В прямом эфире радиостанции «Эхо Москвы» теле- и радиоведущий Александр Гордон. Вопросы задаёт Ксения Ларина.
К. ЛАРИНА: Добрый день!
А. ГОРДОН: Здравствуйте!
К. ЛАРИНА: Приятно вас видеть в нашей студии. Напомню, что Александр Гордон работает на «Серебряном дожде» — думаю, что я имею право об этом сказать, мы вне конкуренции, мы на разных площадках работаем.
А. ГОРДОН: Хотя с одной стороны баррикад все-таки.
К. ЛАРИНА: И то, слава Богу, да. Ну, а то, что на телевидении, я думаю, что надо напомнить, что появился Александр Гордон на телевидении с программой «Нью-Йорк, Нью-Йорк», это было еще в ту пору, когда Александр был еще за пределами нашей родины. А затем уже вернулся сюда и продолжает работу. Я думаю, что, наверное, самая популярная программа — это, безусловно, «Процесс» на ОРТ, — которую Александр ведет вместе со своим коллегой Владимиром Соловьевым. Ну, еще я тут вспоминала «Собрание заблуждений» — это такие исторические версии спорные, которые выходили тоже на ОРТ. Не знаю, сейчас идет эта программа?
А. ГОРДОН: К счастью, нет уже, закончилась.
К. ЛАРИНА: Почему — к счастью?
А. ГОРДОН: Был очень тяжелый проект для меня, потому что надо было успеть нарыть, собрать, записать, снять на кино еще, озвучить — и все это за 2 недели. Это была каторга.
К. ЛАРИНА: Здесь, конечно, проще?
А. ГОРДОН: Да, «Процесс» — простая передача.
К. ЛАРИНА: Что же, давайте начнем наш разговор именно о телевидении. Т.к. вы много поездили, посмотрели, т.к. для многих является эталоном американское телевидение, рассчитанное на все слои населения, вот как вам кажется, что сегодня из себя представляет телевидение российское? Я говорю не российский канал, а именно как национальное телевидение? Из чего мы все состоим, что мы смотрим? Что это за образ, из чего он складывается?
А. ГОРДОН: Надо сказать, что наше телевидение, в отличие от американского, довольно пестрое. Я думаю, что это объясняется тем, что пока у нас мало каналов, и каждый канал вынужден бороться за всех зрителей, как вы правильно сказали, поэтому можно видеть и то, и другое, и третье, и т.д. Там все-таки есть, в США, определенная специализация. Есть каналы общедоступные, т.н. ear channels, то, что у нас называется метровый диапазон. Они строятся приблизительно по тому же принципу, что ОРТ, НТВ и т.д. Но есть каналы специализированные — детские каналы, канал погоды, канал судебный, и т.д. Мы до этого пока, слава Богу, еще не дошли, хотя приближаемся. Вот, «НТВ+» — как раз такая схема: спортивный канал, канал фильмов наших, зарубежных и т.д. Кроме того, там сильно развито кабельное телевидение, в США, и в среднем это пакет из 80 с лишним каналов, поэтому можете себе представить, какая там конкуренция. У нас пока этим тоже не пахнет, потому что если любая наша программа берет «шэр» — т.е. часть аудитории, т.е. аудитория как бы делится на 100%, и программа может взять определенное количество аудитории из тех людей, которые в данный момент смотрят телевизор. И если бывают программы на ОРТ или НТВ, которые берут «шэр» до 50-60, это значит, что 50% тех, кто включил телевизор, смотрят эту передачу. В США это невозможно. Даже такие исторические трансляции как выборы президента или клятва президента или не знаю, что там — вдруг будет ураганом разрушен Белый дом — все равно не наберут такой аудитории, потому что она распылена. А у нас пока нет. Кроме того, отсутствие телевидения у нас в стране все-таки не воспринимается как трагедия, что доказал пожар на Останкинской башне. Есть — хорошо, нет — ну, плохо, но не так уж плохо.
К. ЛАРИНА: Но это только на уровне Москвы, было, стоит оговориться, потому что страна-то смотрела телевидение. Только москвичи остались без телевидения.
А. ГОРДОН: Ну, Подмосковье ближайшее и дальнее тоже. Я так понимаю, что в Подмосковье до сих пор показывают 1-2 канала. И ничего, все же живут, никто не умер.
К. ЛАРИНА: Смотрите, у нас все-таки есть традиции советские, т.к. никак мы не можем отвыкнуть от образа телевизора, который был нашим маленьким другом в квартире, собеседником, который с нами разговаривал обо все на совете — ну, то, о чем сейчас ностальгируют представители левого большинства, да, вот по поводу духовности. Раньше нас учили, просвещали, рассказывали, от всей души, с другой стороны, с третьей стороны — и просветительская какая-то деятельность. Сегодня телевидение, наверное, находится в таком гибридном состоянии, потому что все равно мы от этого не отойдем, от этого советского представления.
А. ГОРДОН: Ну, это не так плохо, кстати.
К. ЛАРИНА: Не так плохо, но мы никак не можем понять, мне так кажется, что телевизор не должен претендовать на жанр искусства, хотя, может быть, я ошибаюсь?
А. ГОРДОН: Знаете, телевидение — низкий жанр, вне всякого сомнения. Не потому, что человек смотрит его между кухней и туалетом, или между походом на работу и в кино. Он низкий, потому что возможности телевизионные не позволяют, к сожалению, так часто, как хотелось бы, говорить о высоком и на довольно внятном и сложном языке. Все это так, но с другой стороны, мне кажется, что выделение, образование канала «Культура» — это абсолютно преступное деяние, потому что все каналы заведомо получили карт-бланш на то, чтобы ничего в эту сторону не делать. Зачем? Есть канал «Культура», пусть они культурку и гонят, а мы, значит, перейдем от духовке к половухе, что называется. Мне кажется, что низкий рейтинг канала «Культура» — не очень высокий профессионализм, отсутствие практически такого серьезного финансирования. Это все катастрофически сказывается на качестве остальных телеканалов в том, что касается... Я вообще считаю, давайте так, что телевидение должно делать 4 вещи: информировать, развлекать, провоцировать на активную гражданскую позицию и, вне всякого сомнения, просвещать. У нас основные наши каналы не выполняют, на мой взгляд, ни одно из этих требований. И выделение канала «Культура» в отдельный канал дает им возможность вообще, повторюсь, в эту сторону не думать. Есть ли выход из этой ситуации? Я не думаю, что он есть, т.к. мы все прекрасно понимаем, что телевидение сейчас — это в первую очередь коммерция, потому что до сих пор ни один из телеканалов больших просто не в состоянии даже выжить на те деньги, которые он зарабатывает. Причин много — и воруют, и неправильно распределяют эти деньги, и явно платят завышенные гонорары людям, которые могли бы эти гонорары не получать, но т.к. они связаны с руководством тех или иных телеканалов узами, далекими от профессиональных, то т.о. идет перераспределение общих средств по отдельным карманам. Это все как бы не секрет — существование больших производителей т.н., которые имеют приоритетные права на том или ином канале, это дележка средств между своими. От этого страдают независимые производители, от этого совершенно невозможно, я убедился в этом на собственном опыте, быть производителем и держаться в эфире с одной программой, потому что как бы не образуется тот самый жировой запас нужный, который позволит тебе в случае неплатежа выпустить очередную программу в эфир. И ты целиком и полностью зависим от финансовой политики канала. ОРТ, скажем, со мной не расплатился за последние 2 программы до сих пор, хотя прошло 8 месяцев. Т.е. пока программа нужна была в эфире, она как-то держалась, они платили. Причем надо отдать им должное, часто это были авансные платежи, чего уж на ОРТ вообще не бывает. Как только нам стало понятно, что 25-я серия будет последней, интерес резко пропал, тем более что появилась программа, которая взяла «Тэфи» и которая, на мой взгляд, является абсолютной калькой с той передачи, что делали мы.
К. ЛАРИНА: Это какая программа?
А. ГОРДОН: Это «Цивилизация». Потому что они мало того, что использовали все темы, которые звучали в наших программах, они еще и приемы все те же самые использовали.
К. ЛАРИНА: Но это тоже отдельный разговор по поводу клонированных программ. Они бродят по нашим каналам уже стаями. Каждый канал считает обязательным для себя свой женский взгляд, женскую историю, женскую судьбу — ну, чего там говорить. Это странно. Но мне кажется, что это опять же отсутствие каких-то прав юридических, потому что можно чем угодно прикрываться, но мне кажется, что это невозможно, допустим, в той же Америке?
А. ГОРДОН: Я думаю, что возможно. Дело не в этом. Ну вот идет, скажем, программа «Собрание заблуждений» и «Цивилизация». У них разные названия, их делают разные группы. Темы? Ну, открой энциклопедию, там тоже те же темы, я не могу на них претендовать. Разработки? Ну, хорошо, их редакторская группа тоже поработала в этом направлении. Т.е. официально придраться не к чему. Стиль? Ну да, почему бы и нет? Похоже, ну так и что? Все художественные фильмы похожи, везде играют актеры, везде ставят свет, снимает камера, т.е. не придерешься. Но не то, что обидно... Сколько идей украли у меня в чистом виде и на радио, и на телевидении — это даже перечислять не хочется. Когда вдруг я кладу на стол руководителя канала заявку на телеигру «Будь человеком», часовая телеигра, и через 2 месяца после этого появляется усеченная 15-минутная версия этой идеи под названием «Будь добрым», ну, остается только руками развести.
К. ЛАРИНА: Это, скорее, в области морали и этики проблема, тут ничего не сделаешь.
А. ГОРДОН: Ничего. Можно поссориться, можно поругаться, ну и что?
К. ЛАРИНА: Ну, а с другой стороны, мне кажется, мир ничего нового не придумал. Если мы говорим о форме — ток-шоу, еще что-то, есть публика, есть ведущий, есть гость — все. Либо 2 говорящие головы, либо 15 говорящих голов — тут ничего нового не придумаешь. Вот, посмотрите, мы все ссылаемся на Америку — вот они там сидят по 40 лет на одной программе. Национальные герои. Ничего в передаче не меняется, кроме постепенного устарения организма.
А. ГОРДОН: Да и то — яростно обсуждаются пластические операции, которые делают, это становится темой 10-15 программ — посмотрите, как она выглядит, ай-ай-ай! Нет, это все верно. Телевидение — низкий жанр, потому что у него мало возможностей, мало выразительных средств. Кроме того, по-моему, АВС проводила исследования, и оказалось, что в разные часы по-разному люди реагируют на телевизор. Скажем, в утренние часы для аудитории 70% информации, которые они получают из «ящика» — это звуковая информация, т.е. он почти как радио работает, телевизор. И это тоже феномен, но мало кто этого понимает у нас, скажем, поэтому все утренние шоу идут в таком формате, когда надо смотреть, а это неправильно. Все-таки человек собирается на работу, или дети уходят в школу, он готовит кофе, телевизор он слушает в основном с утра. Пытался это втолковать — не понимают. Но вообще, честно говоря, у нас есть определенный запас еще неизведанных тем, жанров, и даже вот визуально по-другому выглядящих программ, чем те, что идут сейчас. Но опять вопрос в том, что это нуждается в дополнительном, даже большем финансировании, чем уже идущие ток-шоу или другие программы.
К. ЛАРИНА: А вы что-нибудь смотрите сами дома, когда есть возможность?
А. ГОРДОН: Я очень редко. Я в основном новости смотрю, новости и вдруг, если покажут, какой-нибудь хороший фильм, потому что, честно говоря, я уже не ожидаю ничего хорошего увидеть. Хорошего в том смысле, что мне пригодилось бы, что меня бы отвлекло от того, чем я сейчас занимаюсь, т.е. давало возможность расслабиться. В основном я бешусь и когда в плохом совсем состоянии плюю в экран, фигурально выражаясь.
К. ЛАРИНА: Ну, вы ничем не отличаетесь от своих зрителей. Я думаю, что так реагирует абсолютное большинство.
А. ГОРДОН: Абсолютно. Я-то вообще ставил своей задачей, приходя на телевидение, делать программы анти-телевизионные, если можно так сказать. Ну, самой телевизионной программой была «Нью-Йорк, Нью-Йорк», это просто был репортаж. Там было другое — там было отношение, т.е. я не был репортером. Я был таким, знаете, разведка боем, т.е. это наш человек на Луне такой. Но это время прошло, слава Богу, и вряд ли уже вернется. Потом была абсолютно анти-телевизионная программа на ТВ-6 «Частный случай», где я 3 раза в неделю по 15 минут учил народ, как пользоваться правами и обязанностями.
К. ЛАРИНА: Скажите, а Воеводин?
А. ГОРДОН: Да, он сначала вел ее, а потом мне отдали эту передачу, и я попытался сделать из нее, меня даже кто-то назвал «Гордон-Кихотом», потому что это была абсолютно борьба с ветряными мельницами. И очень скоро ее закрыли, потому что такая программа просто не может существовать, это какие-то мелкие уколы власть имущим, кому это нужно? Тем более что реально помочь совершенно невозможно с экрана телевизора. Потом, «Процесс» я тоже задумывал со своей стороны как абсолютно телевизионную программу, и мне кое-что удалось здесь добиться, потому что как бы яростно я не отстаивал позицию, в конце программы всегда звучит фраза, что личная точка зрения господина Гордона не всегда совпадает с позицией, которую он защищает.
К. ЛАРИНА: А вы знаете, я как-то слежу за этой передачей, смотрю, когда есть возможность, она, конечно, начиналась как именно жанр такой телевизионной провокации. А потом все-таки победил наш политизированный песок, тут никуда не деться. Я стала чувствовать, может быть, я ошибаюсь, опять же, как зритель, что вас это стало увлекать, вы перестали в это играть. Потому что сначала это была, конечно, провокация.
А. ГОРДОН: Нет, такого увлечения серьезного нет. Единственное, что мы сейчас меняем немного формат программы в сторону как бы еще большего обострения позиций с одной и другой стороны. И нам надоела уже такая диктовка ОРТ, что можно, что нельзя.
К. ЛАРИНА: А это существует?
А. ГОРДОН: Конечно, существует. И мы, честно говоря, в последнее время просто пошли ва-банк. Мы снимаем темы, которые интересны нам или по которым мы расходимся драматургически, почти театрально, и смотрим, что из этого выйдет. Не исключено, что по балде нам дадут, но что делать? Иначе просто скучно работать.
К. ЛАРИНА: Очень многие наши слушатели считают, что Гордон — это вообще такая мистификация. Нет, это не мистификация — вот, сидит человек напротив меня. Я даже знаю, что Саша в свое время закончил театральное училище им. Щукина, и вообще артист по образованию драматический. И это совершенно нормально, что вот так в итоге жизнь его бросает в разные творческие проекты. Очень много вопросов от слушателей. Так: «На мой взгляд, ваш проект «Нью-Йорк, Нью-Йорк» был самым интересным из всего, что вы делали. Почему эта программа выпала из эфира?»
А. ГОРДОН: Она не из эфира выпала, а из жизни сначала, а потом уже из эфира. Я не могу согласиться, что это самое интересное. Просто тогда была волна такого вот интереса к Америке, мало кто, что знал об этой стране, какие-то верхи и только. А т.к. я лазил там по самым низам, то на тот момент это было интересно. Если бы я сейчас возобновил этот проект, я вас уверяю, что аудитории у него не было бы. Ну, а потом, жизнь-то идет, я меняюсь и программы меняются.
К. ЛАРИНА: «Судя по количеству вопросов, связанных с Никитой Михалковым и с радиостанцией «Эхо Москвы», есть 2 вещи, которые почему-то терпеть не может Александр Гордон» — это я ссылаюсь на мнение наших слушателей — «Он не любит Михалкова и не любит «Эхо Москвы» — так ли это?
А. ГОРДОН: Нет, это не так. Мне не за что не любить Михалкова. Я никогда в жизни не говорил с ним тет-а-тет, я не знаю, какой он человек. Судить могу только о его публичной деятельности. Что касается «Эхо Москвы», то я себя никогда не чувствовал обиженным этой радиостанцией, хотя, наверное, со стороны могло показаться, что были поводу, и всегда говорил 2 вещи, что существование такой радиостанции необходимо, т.к. это единственная реально информационная радиостанция. С другой стороны, я не совсем понимаю, почему информационная радиостанция позволяет себе выпадение из формата, как-то шутки, прибаутки, песенки и т.д. Но это опять во мне говорит консерватизм, тут уж вольному — воля, спасенному — рай. Что касается Михалкова, то, что вам сказать? он поступил недостойно, как я считал. Я, может быть, в несколько непривычной для нашего уха форме, вернее, привычной, но не в СМИ форме сказал об этом. Я и сейчас считаю, что он тогда поступал неправильно. И даже после того, как наш конфликт разгорелся, он поступил еще более неправильно — вместо того, чтобы сразу подать на меня в суд, а повод был, он почему-то стал обращаться к Матвиенко, потом к премьер-министру. Чушь какая-то!
К. ЛАРИНА: «Были ли американцы на Луне?»
А. ГОРДОН: Я не знаю. Я знаю только, что после довольно долгих занятий этой темой, она увлекает, надо сказать... Я не знаю, были ли американцы на Луне, но то, что все фотографии, все пленки, которые предоставляются как доказательства того, что они там были, подделка — в этом я не сомневаюсь.
К. ЛАРИНА: «Как вы относитесь к политике? Не хотелось бы вам сделать политическую программу, в отличие от тех, что есть на экранах?»
А. ГОРДОН: Нет, я политикой не хочу заниматься уже довольно давно. И даже объявил о том, что продаю свою «Партию общественного цинизма». Если есть желающие купить — пожалуйста.
К. ЛАРИНА: Я уже и забыла. Это тоже было достаточно давно, да?
А. ГОРДОН: Да, но она до сих пор существует, я являюсь генеральным секретарем по жизни и могу распоряжаться этой партией как угодно.
К. ЛАРИНА: «Есть ли у вас задумки по поводу новой какой-нибудь программы? Если да, то что бы вы хотели делать?»
А. ГОРДОН: Была очень хорошая идея, но мы не сошлись в цене с ОРТ на эту передачу. Дешево я ее делать не могу, т.к. она очень сложная, а дорого они платить не могут. Программа должна была называться «Гордон Жуан или все, что человек должен знать о женщинах». Это была бы такая попытка ответить на вопросы, которые у меня накопились за жизнь о том, что такое женщина и чем она отличается от человека. И ответить с помощью специалистов, которые серьезно этим занимаются, но в такой довольно легкой игровой форме. Лев Константинович Дуров должен был изображать вечного оппонента Лепорелло, ваш покорный слуга появлялся бы то Дон Гуаном, то Дон Хуаном, то Дон Жуаном, то Казановой, исследуя весь мировой литературный опыт в этом смысле, ну и там куча разных экспериментов. Не получилось. Теперь это будет рубрикой в программе «Хмурое утро», которая с 15 января получает еще и телевизионное воплощение. Это будет программа, которая будет одновременно в прямом радио эфире и в прямом телевизионном эфире на канале М-1, бывший 31 канал.
К. ЛАРИНА: Это утренний канал?
А. ГОРДОН: Да. По радио мало что изменится — она так и будет выходить где-то с 7:30, я опаздываю обычно с утра, до 11, а на телевидении четко с 8 до 11 в понедельник и пятницу.
К. ЛАРИНА: Вообще это тоже такая рискованная, мне кажется, затея, потому что радиоэфир в телевидении... Мы тоже пробовали это здесь делать, в свое время Матвей это пробовал делать с программой «Бомонд», но в итоге все равно перешли на постановочное решение, потому что радиопередача, как вот мы с вами сейчас сидим и поставить сюда камеры — я не думаю, что это... Должна быть картинка, в конце концов.
А. ГОРДОН: Да, я знаю это, и об этом мы серьезно думали. Мы будем это делать в студии М-1, а не в студии «Серебряного дождя», и там возможности позволяют. Уже построены декорации, уже мы потихонечку населяем эфир разными персонажами и штучками. Посмотрим.
К. ЛАРИНА: «Ваше отношение к зрителям и к слушателям? Вас они раздражают?»
А. ГОРДОН: Дураки — да, умные — нет. Какие зрители, так я и отношусь. Я вообще считаю, что все, что мне на радио удалось сделать за эти почти 4 года, что я работаю, так это изменить отношение к слушателям, потому что прежде оно диктовалось только одним правилом — как клиент в супермаркете, слушатель всегда прав. Я думаю, что это чушь. Если звонит дурак, я не вижу повода и причины, почему бы ни сказать ему, что я считаю его дураком. И наоборот, если звонит человек интересный и умный, то почему бы ни дать ему возможность 10-15 минут в эфире говорить? Я думаю, что это правильно. В жизни же вы ко всем относитесь по-разному, почему же нужно объединять людей в категории слушатели или нет?
К. ЛАРИНА: Но у них другое, кстати, отношение к тем, кто звучит по радио или показывается по телевизору.
А. ГОРДОН: Но не у всех же.
К. ЛАРИНА: «У вас — театральное образование. Как вы попали в Америку и какой работой там занимались?»
А. ГОРДОН: В Америку я эмигрировал в 1989 году, мне было 25 лет, у меня был маленький ребенок, и я решил, что я больше не буду никогда заниматься театром, а раз так, то что мне делать в России? Ну, и потом, тяга к перемене мест, сложность характера.
К. ЛАРИНА: А почему театром не захотелось заниматься?
А. ГОРДОН: 1989 год — это, во-первых, я был абсолютно убежден, что в театре я понял уже абсолютно все, ну, 15 лет — не самый разумный возраст.
К. ЛАРИНА: А успели где-нибудь поработать?
А. ГОРДОН: Год я работал, у нас был такой экспериментальный пятый курс, после 4 курса, из которого потом вышла студия Рубена Симонова, что на Арбате. Вот там, в 2 спектаклях я играл — в «Чайке» Треплева. И после этого я как бы расчистил себе дорогу на запад, потому что здесь уже делать совсем нечего было. Но когда уезжал, сказал всем близким, что если я пойму, что ошибся, я вернусь. Что и произошло. А там работал — сначала устанавливал кондиционеры, вешал лампочки, потом год проработал в пицце, развозил и готовил ее, потом попал на телевидение, которое только что открылось там — русское телевидение для иммигрантов. Проработал там 2 года, потом еще год на другом телевидении, а потом получилась программа «Нью-Йорк, Нью-Йорк», которую стал покупать канал ТВ-6 — Москва. Вот собственно краткая биография.
К. ЛАРИНА: «Большое вам спасибо за ваш добрый юмор, песни, за тот заряд бодрости, который вы дарите нашим зрителям» — тут, кстати, вспоминают, что вы пели где-то у Диброва в программе, я этого не знаю, это действительно так, вы еще и поете?
А. ГОРДОН: Все началось в Сочи на фестивале «Кинотавр». Мы выпили с Димой, и я, когда пьяный, я пою все время. И стал петь украинские песни. Ему бешено понравилось. Он сказал — все, приходи в эфир. Я говорю — я не могу придти в эфир и петь песни, потому что я трезвый не пою. Он говорит — приходи пьяный, какие проблемы! И вот случилось: я после матча «Спартака» с «Арсеналом», хорошенько набравшись, да еще на морозе, пришел в студию. А сильно пьяный, надо сказать. И пел украинские песни, когда хуже, когда лучше, когда попадая, когда нет. Но это был аттракцион в любом случае. И Дима перепугался, конечно, но все было более-менее прилично, я со стула не упал и о Путине разговаривать не стал.
К. ЛАРИНА: «Как вы реагируете на свои портреты на урнах на Тверской?» — на урнах я не видела, на троллейбусе видела.
А. ГОРДОН: Нормально реагирую, потому что у нас есть склонность у ряда профессионалов — рано или поздно вдруг хватать звездочку, говоря профессиональным языком, т.е. заболевать звездной болезнью. Я думаю, что самое эффективное лекарство от любого проявления этой звездной болезни — это здоровая доля самоиронии и самоуничижения, что мы и попытались продемонстрировать, разместив фотографии всех 4 ведущих «Серебряного дождя» на урнах с надписью «Хочешь узнать, что у них в голове — загляни внутрь». Это так, потому что на самом деле, чем мы занимаемся — мы пытаемся освободить в эфире прямом свою голову от того мусора, который копится там всю неделю, всю жизнь.
К. ЛАРИНА: И слушателей тоже освободить от этого мусора.
А. ГОРДОН: Надеюсь! Какой-то терапевтический эффект должна программа иметь, я так думаю.
К. ЛАРИНА: «Саша, вы абсолютно не похожи на себя. Что произошло? Ведете себя как интеллигент. Это странно!»
А. ГОРДОН: Я сейчас себя так веду?
К. ЛАРИНА: Да. А я не знаю, как Александр Гордон, допустим, ведет себя в эфире, как хам? Я не знаю.
А. ГОРДОН: Нет. Как хам — не хотелось бы думать, просто я убежден, что программа имеет право на существование и на столь долгое существование, если она все-таки очень тесно связана с тем, что называется жизнью ведущего. Т.е. если бы я делал профессиональную программу с профессиональным к этому делу подходом и отношением, она бы уже кончилась года 2 назад. Я позволяю себе просто быть в эфире таким, каким я в данный момент являюсь.
К. ЛАРИНА: А вы не боитесь быть абсолютно таким, кем вы являетесь в жизни? Мне кажется, что это опасно очень.
А. ГОРДОН: Да нет, чего опасного?
К. ЛАРИНА: Народ разный.
А. ГОРДОН: Народ разный. Нет, конечно, у меня какие-то тормоза работают, хотя не всегда, конечно, работают. Я стараюсь все-таки не совсем, т.е. я прихорашиваюсь, разумеется, потому что иначе это было бы невыносимо ни слушать меня, ни видеть. Но старюсь честно что-то там думать и говорить. Всякий раз бывает в конце программы ужасно стыдно, что 4 часа прошли и, как мне кажется, без толку. Но аудитория растет, значит, чего-то я там напридумывал.
К. ЛАРИНА: Когда программа только появилась и какой-то резонанс общественный возник уже, какие-то реакции, какая-то критика появилась на «Хмурое утро», все вас сравнивали, и почему-то Николая Фоменко вместе с вами, с Говардом Стерном — этот фильм «Части тела», на котором все мы были помешаны, передавали эту кассету из рук в руки на всех радиостанциях, все это смотрели. Действительно оттуда пошел этот образ? Он вам помог в чем-то?
А. ГОРДОН: Знаете, помог в том, что я понял, что можно, вот честно говорю, единственное, что я взял у Стерна — я понял, что можно очень долгое время в утреннем эфире просто говорить. И мне это показалось интересным. Другое дело, что есть всегда различие между тем, что ты делаешь и как ты это делаешь. И, в конечном счете, сходство моей программы с программой Стерна свелось к тому, что он мужчина и я мужчина, оба белые, он с утра в эфире и я с утра в эфире. А наполнение — как бы это разные жизни совершенно и разные люди. А формат — да, формат да. Как мы уже с вами говорили, не так много вообще этих форматов.
К. ЛАРИНА: Но все равно опять получается провокация. Я понимаю, тот самый интерактив, о котором мечтает директор любой радиостанции, любого телеканала, чтобы побольше интерактива, чтобы их раздражать, чтобы они звонили, кричали, плевались, да?
А. ГОРДОН: Ну, этого хоть отбавляй, конечно. Я все время задаю вопросы. Я говорю — скажите мне, пожалуйста, вот вы позвонили в эфир и сказали, что я сволочь, дурак, козел, что мне не надо этим заниматься и вообще я жидовская морда и т.д., так зачем вы слушаете? Но ведь просто, да, денег с вас за это не берут, бесплатное радио у нас, слава Богу. Ну, переключите на другую волну, их много сейчас, или не слушайте. Что-то задевает, провоцирует, что заставляет их вместо спокойного ухода от этого все-таки высказывать свое бешенство в разных формах? Ну и хорошо. Пусть лучше они на меня кричат, чем друг на друга, такой гроомотвод, куча навозная, санитар леса, как я себя часто называю.
К. ЛАРИНА: Что же, давайте вернемся к разным жизням Александра Гордона нынешним, т.к. вернулся в театр Александр, я не знаю, сказали ли мы об этом в начале программы. Саша играет Треплева опять же в театре-школе современной пьесы в «Чайке». И, как я знаю, снимает даже сейчас кино как режиссер. И об этом, наверное, стоит чуть-чуть рассказать.
А. ГОРДОН: Да. О Треплеве — что было естественно, когда мне было 25 лет, то немножко стыдно, когда мне 37. Я вообще уже давно Райхельгауза двигаю на то, что мне давно уже Тригорина пора играть в этом спектакле, а не Треплева, тем более, что там больше совпадений в судьбе. Но, тем не менее, да. Я очень люблю этот спектакль, как не странно, и с удовольствием выхожу в роли Треплева, когда хуже, когда лучше. Что касается фильма — о, это, вот если говорить о мечте, то это мечта, которая сейчас, тьфу, тьфу, вроде бы как начинает воплощаться. Я давно хотел заниматься кинематографом, и вот эти 25 серий «Собрания заблуждений» — был такой технологический подход к этому. Я хоть понял, как делается кино, технологию, и сколько это стоит. Когда папа мой, Гарри Борисович, больше года назад уже написал повесть «Пастух своих коров», я вдруг увидел там сценарий, хотя хотел снимать современно другой фильм. И попросил его подумать в эту сторону, и он написал сценарий, который как-то до сих пор живет своей жизнью, постоянно дописывается, что-то там меняется. И как-то так получилось, что видимо из-за того, что я поссорился с Михалковым, потому что где-то, в каком-то журнале появились отклики о том, как я себя веду, и Марк Рудинштейн сказал, что за это надо быть морду и вообще я, там, человек недостойный. Я тут же вызвал его на дуэль в прямой эфир «Хмурого утра». Морды мы бить не стали, а в конце эфира он признался, что, в общем, да, Михалков, конечно, ведет себя не очень хорошо. Ну, и я тоже, мол. С тех пор нельзя сказать, что мы подружились Рудинштейном, но я получил приглашение на фестиваль сочинский, поехал туда, и состоялся там же разговор о том, что неплохо было бы продюсерскому центру «Кинотавра» самим начать производить фильмы, замкнув, т.о. цепочку — производят фильмы, дают им премии и показывают у себя в кинотеатрах. Замечательно! И это первый фильм, который производит продюсерский центр «Кинотавра», и как-то вдруг это стало реальностью. Хотя подготовительный этап работ почти год длится, и вот у нас были первые съемочные дни. Мы все ждали снега...
К. ЛАРИНА: Не дождетесь!
А. ГОРДОН: Да. Там 4 времени года проходят в картине, и мы закончим снимать ее, дай Бог, в июле. И к осени, я думаю, что мы уже отмонтируем все и сможем что-нибудь показать.
К. ЛАРИНА: Ну, про что кино-то?
А. ГОРДОН: Это по жанру притча, только не пугайтесь — это такая нормальная притча с реальными действующими лицами. Кино про то, как молодой человек вместо обычной судьбы инженера решил избрать себе жизнь, в общем, он остается в деревне, куда приехали на пенсию его родители, и пытается создать себе свободу и независимость не от кого и не от чего. Кончается все это печально, потому что неправильно понятая свобода в таких огромных дозах и независимость, которая превращается в неприкаянность в конечном итоге — они дамы капризные и имеют обыкновение убивать. Ну, что с ним, в общем, и происходит. Фильм не мрачный, не тяжелый. Что мне кажется, что фильм про каждого, кто будет его смотреть, в той или иной степени, хотя у всех судьбы разные, но так или иначе приходятся делать выбор в ту или иную сторону. Я думаю, что это будет цеплять. И как сказал папа мой в ответ на вопрос — это на широкого зрителя? Он сказал — скорее, на глубокого. Это фильм для глубокого зрителя. И мне хотелось бы здесь профессионально добиться трех простых вещей. Я считаю, что лучшие фильмы, которые я видел, они всегда снимались по этому правилу — это сюжет, который интересен каждому и задевает каждого, что вызывает слежение элементарное, это второй план — мои мысли, рассуждения, эмоции, которыми мы можем наполнить, которые будут интересны как раз тому самому глубокому зрителю, и, наконец, это должно быть интересно и для профессионалов тоже. И в этом смысле, я думаю, фильм, без выпендрежа, будет снят таким для нас немного необычным языком. Очень простым, с одной стороны, а с другой стороны, мне кажется, очень выразительным. Посмотрим!
К. ЛАРИНА: Вы все по любви пытаетесь делать, все, что придумываете?
А. ГОРДОН: А какой смысл иначе? Всех денег не заработаешь. Того, что я зарабатываю, тяжело, кстати, зарабатываю, мне не хватает, ну, по ряду причин — приходится тратить деньги не столько на образ жизни, сколько на отношения. У меня ребенок есть в Америке, которому нужно посылать деньги время от времени, родители там же, ну, понятно. Но я никогда не ставил себе целью только заработок. Если ты делаешь то, что считаешь нужным, и тебе за это еще и платят, это блеск, счастье. Но иногда получается, что и не платят. Но тогда, а что же делать, надо работать. В театре, например, я получаю в месяц деньги, которые за час зарабатываю на телевидении, и что? Просить Райхельгауза платить больше? Я от этой-то зарплаты хотел отказаться в пользу театра, но Райхельгауз обиделся и сказал — нет, получай уж, на сок хватит, и хорошо уже.
К. ЛАРИНА: Вам не страшно было на сцену выходить после такого перерыва?
А. ГОРДОН: Страшно, конечно. И сейчас страшно часто выходить. Единственное, что я понял, что вот эта сублимация, которой я занимался на телевидении и радио, это для актерского дела все равно сублимация, она помогла все-таки держаться в актерской форме. И я очень быстро, я, во-первых, ввелся в спектакль за неделю с двух репетиций, что, конечно, ужасно в моем положении и в моем возрасте. Ну, не знаю, успешно или нет — мне нравится. Ближайший спектакль 22 декабря, по-моему, поэтому кому хочется — приходите, посмотрите.
К. ЛАРИНА: Что же, спасибо! На этом мы и закончим нашу встречу. Напомню, что наш сегодняшний гость Александр Гордон. Очень много вопросов для Саши на пейджере. Относиться можно по-разному, но то, что человек неординарный... Вот как вот — тот, кто ненавидит, слушает, потому что ему интересно, что будет дальше, и тот, кто любит, слушает, потому что ему интересно, что будет дальше — это почти цитата из того самого фильма «Части тела». Саша, удачи вам, и счастливо!
А. ГОРДОН: Спасибо!
