Автор и соавтор 132 телепрограмм рассказала «Московским новостям» о своей работе, о том, что важнее в программе — эстетика или суть, и как появилась программа «Взгляд».

— Уточним для начала досье: «Прошутинская К.А., автор и соавтор 132 телепрограмм…»

— Я в третий или четвертый раз слышу эту цифру. Программ действительно было много, но 132 — это уже художественное преувеличение. Я буквалистка, не люблю ни добавлять, ни прибавлять. Самокритично признаюсь: в этом есть некоторая моя ограниченность. Люблю знать точную цифру, например сто пять или даже сто четыре. Или шестьдесят пять, например…

— Ну первую-то свою программу помните?

— Меня пригласили вести программу «Клуб «Искатели». Мне девятнадцать лет, я на втором курсе журфака МГУ. Поисковики, военные могилы, истории людей. В студии были дети лет по 14–15, и мне делали две косички, чтобы я от них особо не отличалась. Может быть, была только чуть-чуть поумнее. В «Клубе «Искатели» меня заметили. Как раз создавалась молодежная редакция Центрального телевидения, и Маргарита Александровна Эскина и Валерий Александрович Иванов в виде исключения взяли меня в штат на пятом курсе — тогда не брали с дневного, пока не окончишь. А они просто посчитали, что я буду чем-то и кем-то.

— А в МГУ поступили сразу?

— На журфак в то время не принимали без двух лет стажа. А я поступила на вечерний, отработав год, потом еще год — и на втором-третьем курсе перевелась на дневной.

— Отработав где?

— Комсомольским работником. У меня была прекрасная должность, специально для меня созданная, — освобожденный секретарь комсомольской организации школы, которую я окончила. Вспоминаю это время с радостью и гордостью: у нас не было официоза и сопутствующей этому дури, обходились без пафосных речей и барабанов. Смотрите, у нас была своя народная юношеская дружина, настоящая школьная киностудия. Была почти профессиональная самодеятельность, в которой я, например, танцевала западные танцы. Был знаменитый ВИА, в котором за фоно была рыжая ученица седьмого класса А. Пугачева. Вообще в школе были две рыжие девочки — Алла и я.

— И хороша была Алла Пугачева как аккомпаниатор?

— Замечательная! Она была моложе нас, но вела себя как взрослая; старшеклассники ее принимали.

— Та же ситуация, что позднее у вас в молодежной редакции: младшая — и куча старших.

— Да, там я долго не была самостоятельной, хотя считалась способной. Меня очень опекала Лариса Муравина — бесконечно ей благодарна как редактору, учившему меня всему. Делала много программ, снимали хорошие документальные фильмы вместе с моим учителем по жизни — Еленой Павловной Смелой. Единственный документалист в СССР, который получил приз на фестивале в Лос-Анджелесе за документальную картину «Вид из окошка» — фильм про деревенскую художницу.

Вообще мое самоутверждение на ТВ стало очень болезненным процессом для всех. Все уже привыкли к сложившемуся по жизни амплуа — они ведь разные: героиня, травести, субретка… Мое амплуа тогда, наверное, инженю. Как-то ко мне относились (да и сейчас иногда относятся) как к достаточно хрупкому созданию. Хотя я вела передачи «А ну-ка, девушки» — еще в прямом эфире, «Зимовье», брала многочисленные интервью, делала как автор «От всей души». Но так, чтобы целиком взять программу на себя…

Кира Прошутинская на съёмках программы «А ну-ка, девушки!» (1973 г.)

— Когда вы поняли, что пора все делать самой?

— Довольно поздно, мне было лет 28–30. Вернулась из зарубежной командировки с мужем-дипломатом и честно всем объявила: отныне я работаю без «опекунов». Меня поняли, разрешили. К счастью, ни себя, ни начальство я не подвела.

— За рубежом — это где?

— Мали, Алжир. По четыре года! Уезжала и приезжала. У меня был полупсихоз — в каждой комнате висели календари, и я отмечала крестиками, сколько осталось до отпуска. Меня отпускали за два месяца до отпуска мужа, потом — два месяца вместе с мужем… Мали — страна очень тяжелая по климату, так что увеличенные отпуска для работы на ТВ можно было выхлопотать.

— А кем работали в Мали?

— Конечно, завклубом! Лучший коллектив в столице Мали Бамако — наша посольская самодеятельность, нас звали повсюду. Но дышать в этой африканской стране было нечем в буквальном смысле.

— Что для ТВ в результате важнее: что показывать или как показывать?

— Если посмотреть программы АТВ, когда все только начиналось, видно, как мы изощрялись! «Авторское телевидение» было совершенно авангардным. Мы ведь поначалу не видели западного ТВ, и ребята придумывали приемы монтажа, спецэффекты на коленке. А теперь — посмотрите: очень мало спецэффектов, формы. Даже «Первый канал», всегда славившийся своим эстетским отношением к картинке, перешел фактически на «От всей души». Все профессионалы стали понимать, что людей прежде всего привлекает суть. Хотя, допустим, моя программа «Жена» или те же «Сто вопросов взрослому» по эстетике, по форме сделаны очень изящно. Но это не отвлекает от сути. А тогда мы часто «отвлекались». Наверное, надо было пройти через это.

— Но в «Останкино» времен СССР была возможность смотреть западные каналы. У вас допуск был?

— Мы с Малкиным получили возможность работать с западными материалами только в 80-е, когда делали программу «Мир и молодежь». Придумали в ней рубрику «Дословный перевод» — давали маленькие сюжеты и переводили без всяких комментариев. Однажды поставили сюжет из Германии — рок-песня, которую исполняла девушка в мини. Последовал вызов к Сергею Лапину, главе Гостелерадио. Малкина решили не посылать — он был с бородой и с усами, а Лапин не любил ни растительности на лице, ни людей с определенным пятым пунктом. Пошли мы с Эдуардом Сагалаевым, главным редактором «молодежки». Сидят Лапин и его первый зам Энвер Мамедов. И Лапин начинает говорить что-то вроде: «В то время, когда наша страна борется за урожай, какой-то Малкин показывает непотребную девицу…» И только я хочу возразить, как Энвер Назимович, которого я до этого не знала, потихоньку палец к губам прикладывает. А если бы Лапин обернулся на него в этот момент и увидел «тайные знаки»? Даже такая малость, как жест Мамедова, требовала определенного мужества. Я ему очень за это благодарна: не зная меня, он защитил таким образом от гнева начальника.

— Больше не встречались с Лапиным?

— Один раз. Я хотела, чтобы на экране была Пугачева, а Лапин ее видеть не мог. Ее вырезали из моих программ, он — по рассказам — орал, «чтобы ее духу тут не было никогда». Эти носочки, гольфики, в которых тогда Алла выступала в наших программах, — все это не устраивало главного телевизионного начальника. И вдруг спустя много лет, когда Пугачева уже была в зените славы, мы встречаемся в его кабинете по какому-то другому поводу. Звонит телефон — и Лапин говорит нам: «Извините, Алла Борисовна звонит!» И столько в этом было уважительного трепета…

Кстати, Алла Пугачева дебютировала на ТВ в 15 лет тоже в «Клубе «Искатели». Правда, я к тому времени эту программу не вела — туда ее привел наш общий школьный друг.

— В титрах первых выпусков «Взгляда» значится: «Идея — Кира Прошутинская и Анатолий Малкин». Это для точного знания или просто боялись «угона» программы?

— Я чувствовала, что с программой начнутся странные вещи. Это очень больной вопрос. Была конкуренция, очень жесткая. В тот период мы работали в литературно-драматической редакции, которую возглавлял Константин Степанович Кузаков, по слухам — внебрачный сын Сталина. Хороший руководитель, умный, очень образованный человек. Кузаков звал меня, я сказала: «Пойду, если возьмете моего режиссера». «Толковый?» — «Очень». — «Почему в молодежную редакцию не берут?» — «Говорят, невозможно: гремучая смесь поляка с евреем». Кузаков посмотрел и сказал: «Кира, значит так, запомните: все возможно, если захотеть». Буквально через неделю Малкина взяли в штат «литдрама», и мы там стали работать.

Тут ЦК заказывает программу — одновременно и общественно-политическую, и развлекательную, и броскую, и прозападную. Ее поручают молодежной редакции, а руководителем назначают Толю Лысенко. Но что-то у них с программой не очень получалось. Хотели, как всегда, ведущих «мальчик-девочка» — Александр Политковский и Оксана Найчук. В это же время мы с Малкиным вдруг стали ощущать, что нас с ним выталкивают из «литдрама» обратно в «молодежку». Не могли понять почему. Потом уже один из руководителей молодежной редакции признался в том, что это сделал он: «Я начал рассказывать, как вам в «литдраме» плохо. Там восстали: ах они так, мы им все, а они…» Короче, с одиннадцатого «литдрамовского» этажа мы опять поднялись на «молодежный» 12-й и стали делать «Взгляд». Мне хотелось, чтобы программу вели молодые мужики — раскованные, роскошные, красивые. Коллега Андрюша Шепилов посоветовал на международные сюжеты своих знакомых ребят с иновещания. И вот они приходят: Олег Вакуловский, Саша Любимов, Дима Захаров… Видим: это то, что нам надо. Им еще нужен в кадре «отец»: так появились во «Взгляде» Фесуненко, Цветов, еще кто-то, уж не помню — мы с Малкиным делали только три первые программы. Кстати, Олег Вакуловский после выпуска первой программы на запись следующей не пришел — думал, что этот проект станет провальным. Мы обиделись тогда. Но потом, спустя годы, к счастью, помирились. Царствие ему небесное…

А потом пришел Влад Листьев.

— В котором вы, как известно, звезду не разглядели.

— Да, он не показался нам с Толей интересным. Обаятельный, милый, но выглядел обыкновенным. По-человечески мы относились к нему хорошо, а вот творчески — не оценили.

— Только его одного?

— По-моему, да. Чутье на звезд было всегда. Дмитрий Дибров — яркий, эпатажный, ни на кого не похожий. Дима Быков, который появился когда-то в «Пресс-клубе», а потом стал вести «Времечко». Яна Чурикова тоже дебютировала у нас. Леня Парфенов программу «Намедни» начал вести именно у нас. Он по жизни тогда был человеком довольно застенчивым, в кадр не лез, хотя, наверное, мечтал о карьере ведущего. Он тогда писал прекрасные, изящные короткие тексты, и я попросила: «Попробуй, напиши что-то подобное к политическим событиям».

— При этом время от времени вы о том или ином из них говорите: «Сейчас даже не здоровается». Почему?

— Знать бы. Дима Захаров чаще всего не узнает меня. С Сашей Любимовым общаемся на уровне «здрасте-здрасте». Как будто не было постоянных встреч у нас дома на «Варшавской», где мы тогда жили; все обговоры-проговоры «Взгляда» проходили там. Тогда же однажды Саша вдруг позвонил нам — не по мобильному, их не было, по обычному — и сказал: «Слушай, у меня открылся третий глаз. Я все по-другому вижу, я же привык к радио, а телевидение — это другое, это счастье абсолютное». А теперь вот так…

Итак, начало «Взгляда». Фактически мы с Малкиным отодвинули всех от работы над программой и взяли власть в свои руки. Работали как проклятые, до конца не понимая, что в результате получится. Много чего придумали новаторского тогда, и по форме, и по содержанию: появление авангардных музыкальных групп, художников, экстравагантные эксклюзивные сюжеты, резкие разговоры «по правде» на придуманной нами студийной кухне…

Но вдруг мы начали понимать, что как-то незаметно у нас стали отбирать передачу. Вот тогда на всякий случай и написали в титрах, что мы с Малкиным — авторы идеи программы «Взгляд». После третьей передачи нам стало невыносимо трудно работать.

— Почему?

— Я не помню. Кажется, в очередь поставили, как простых редакторов. А мы считали себя людьми штучными, состоявшимися.

— Сколько ТВ-начальников вы произвели на свет?

— Сережа Шумаков, канал «Культура», — бывший мой заместитель в АТВ. Я помогла ему попасть на ОРТ — когда канал создавался, попросила Виталия Игнатенко его взять: человек безусловный, ничем не запятнанный, креативный. Антон Златопольский, «Россия», — в свое время гендиректор АТВ. Любимов, РБК. Игорь Угольников, телевидение союзного государства.

— И по факту все же Листьев.

— Нет, его назначение я себе приписывать не хочу. Он сам по себе — главный человек, который начал новое, коммерческое телевидение в стране. Начал ток-шоу, начал лицензионные программы; до него всего этого в таком масштабе не было. Ведь мы, по сути, были изобретателями телевизионных велосипедов. Правда, иногда у нас с Малкиным получался не велосипед, а нечто новое. «Пресс-клуб», «Времечко», «Старая квартира» — то, чего не было до нас и на Западе.

— Чем ваша нынешняя программа «Жена» отличается от прочих? Для вас лично.

— Я пытаюсь сделать разговор более глубоким, чем это было принято на ТВ. Конечно, глупо и самонадеянно думать, что ты можешь полностью раскрыть своего собеседника: самое больное, самое личное всегда остается тайной человека — любого. Иногда какими-то полунамеками, случайно вырвавшимися репликами, мимикой, паузами восполняется то, что не было сказано. Это бывает удивительно интересно. За 3,5–4 часа съемок я ни разу не отключаюсь от человека. Ни разу. Героиня может забыть, на чем она остановилась, я — нет. На момент монтажа помню почти четыре часа разговора. Мои редакторы, любимые и молодые, с которыми я давно работаю, Люся Сатушева и Кира Карпенко и смеются, и удивляются этому. Проходит время, выходит в эфир передача. Иногда я перечитываю длинные расшифровки и искренне удивляюсь: «Боже мой, разве мы об этом говорили?» Такое вот странное свойство моей памяти… Среди 32 героинь ни одного провального, неинтересного разговора не было.

За 3,5–4 часа съемок я ни разу не отключаюсь от человека. Ни разу. Героиня может забыть, на чем она остановилась, я — нет.

— Самый любимый герой интервью? Вот кто первым пришел в голову.

Тогда Алла Сигалова, хореограф. Потому что личность, потому что трудно было, а мне всегда интересно, когда трудно. В той программе было много мистики. Мы с Аллой вошли в студию — и отключился свет. Не могли понять почему. Десять минут, двадцать. А у меня в кабинете сидит священник, который меня фактически спас, когда я очень сильно болела, — отец Владимир, настоятель церкви в итальянском городе Бари. Я говорю: «Алла, давайте ко мне поднимемся». До этого она была настроена несколько агрессивно. Поднялись, познакомились, начали говорить. Я рассказала о своей болезни, она — о своей теперешней жизни после смерти мужа (Роман Козак — художественный руководитель Театра имени Пушкина. — «МН»). Проходит полтора часа. Алла говорит: «Прошу прощения, но уже пора уезжать». А отец Владимир говорит: «Вы знаете, через несколько минут сюда зайдут и скажут, что все в порядке. Вы пойдете с Кирой Александровной в студию, вас и ее увидят такими, какими никто никогда не видел. И об этой передаче будут говорить», — сказал отец Владимир. Она смотрит на него. В это время стучат в дверь: «Вы знаете, свет удалось починить». Мы снова пришли в студию — и был действительно удивительный четырехчасовой разговор. В конце передачи она сказала: «Я пришла с гадостью, хотела эпатировать почему-то, а уж о Романе точно рассказывать не собиралась. Но все это ушло. Спасибо вам, мне стало легче».

— С кем, на ваш взгляд, не получилось?

— С Еленой Васильевной Образцовой. Как выяснилось потом, она очень торопилась — должна была первый раз в жизни петь в цирке на вечере, посвященном Никулину. А «Жена» хороша тогда, когда никто никуда не торопится. Начнешь спешить — исчезает хрупкое соединение. Она сказала мне: «Кира, у меня столько-то времени». Она торопилась — я нервничала. В результате, правда, все сказали: «Замечательная программа, Образцова нигде никогда такой не была». Но чувство того, что я недораскрыла, осталось.

— Часто ли приходится задавать желтые вопросы? Может, не для окончательного варианта — просто чтобы подтолкнуть к откровенности.

— Как раз после таких вопросов человек закрывается. Могу и задаю откровенные вопросы. Но те, которые не нарушают личное духовное пространство человека. Я не духовник, не исповедник. Но люди мне верят. Я стараюсь не делать им больно. Мне трудно задавать плохие, сложные вопросы. Пытаюсь каким-то образом смягчить. Если мне после передачи героиня говорит «я прошу вас, уберите то-то и то-то» — я уберу. Несмотря на то, что, может быть, потеряю при этом часть рейтинга. Говоря честно, «Жена» балансирует на грани эпатажа, чрезмерной откровенности; очень трудно соблюсти эту грань, не скатиться туда, куда часто скатывается наше телевидение, ставшее грубоватым и пошловатым.

Если мне после передачи героиня говорит: «я прошу вас, уберите то-то и то-то» — я уберу. Несмотря на то что, может быть, потеряю при этом часть рейтинга.

— Плохой вопрос: вы всегда разводитесь по своей инициативе?

— До сих пор было так. Все три раза. Причины всегда разные. В первый раз вышла замуж в 19 лет, студенческий брак. Второй муж — дипломат, хороший человек; я виновата перед ним, что ушла. В третий раз, сейчас, как мне кажется, моей вины нет. Или почти нет. Если когда-нибудь напишу свою личную историю, она будет, поверьте, очень интересной — практически голливудской мелодрамой. Но сейчас говорить об этом не буду — слишком все близко, слишком больно. И потом… Большое видится на расстоянии. К тому же в нашей жизни с Толей было много хорошего, особенно в совместном творчестве, чего нельзя ни забыть, ни зачеркнуть. Мудрое время все само отредактирует…

— Ощущения?

— Тяжело. Тем более все произошло не во младенческом возрасте, мягко говоря. Я впервые одна. Раньше работала в государственных структурах, 28 лет жизни и работы с Малкиным. АТВ осталось. Но без меня.

— А что есть с вами?

— Точнее, кто. По-прежнему со мной работает вся творческая и техническая группа из АТВ. Часть людей ушла вместе со мной или вслед за мной, что, согласитесь, говорит о многом. Я очень благодарна им за поддержку.

Дай бог, чтобы были новые программы, чтобы их покупали. Интересных заявок у нас очень много, но пробивать их стало гораздо сложнее. Надеюсь, через какое-то время мы запустим еще что-то хорошее. Второй год я в публичном одиночестве. Это интересно на самом деле. Жизнь подкинула мне что-то для того, чтобы я поняла себя и то, что я могу.

— Как вы могли бы определить свое место на ТВ-карте России?

— Уважают — безусловно. Надеюсь, что по-прежнему я остаюсь саморазвивающейся системой, которая боится выпасть из времени. Жить в прошлом не люблю. Когда мои ровесники и люди постарше бросаются в почти слюнявые воспоминания, это мне претит. Я человек отдельный, не ангажированный. Это хорошо и трудно, потому что гораздо спокойнее и надежнее быть «чьей-то». Но я этого не хочу. А если бы вдруг и захотела, не получилось бы. Уж такая моя личная психофизика.

Работа у меня и тех, кто со мной, есть и будет. Про личную жизнь — не знаю, потому что… Правда, не знаю. Все может быть, ни от чего не зарекаюсь. Я ведь не знала, что заболею, что разведусь с мужем, что начну новую жизнь. Скажи мне об этом кто года три назад — я бы ответила: «Вы сошли с ума. Все нормально налажено, все тихо, спокойно». Я вообще человек консервативный. Хотя так не скажешь, да?

Беседовал Юрий Васильев