В 2013 году в Сети появилась одна из самых неоднозначных книг о современном российском телевидении — «Мои останкинские сны и субъективные мысли». Автор, Эльхан Мирзоев, рассказывает о своей, сравнительно недолгой работе на федеральных телеканалах и о «системе» в целом. Представляем вашему вниманию наиболее яркие отрывки из книги.

Я сам напросился — 2 марта 2009 года меня уволили с Первого канала. Это был понедельник.

По словам Олега, это произошло так. Днём его вызвала к себе руководитель Студии спецпроектов. Наталья Никонова сидела, откинувшись на спинку своего огромного кресла — чёрного, кожаного; в окружёнии своей большой свиты: креативного продюсера «Зелёной Студии» и Первого канала Виктории Эль-Муалля и исполнительного продюсера «Зелёной Студии» и Первого канала Юлии (Гюльнары) Ильчинской [1].

Дамы собрались на праздник.

— Ты увооооолен! — протянула Никонова высокомерно, с наслаждением и стала следить за лицом коллеги.

— Хорошо, — спокойно сказал Олег. — Давайте приказ.

— Нет. Ты не понял! Ты увооооолен! — повторила дама и посмотрела на других дам. — С 5 марта. Ну, понимаешь, в стране... ээээ... в мире экономический кризис. Тяжело...

— Я всё понял. Давайте приказ.

Противоположный лагерь пришёл в замешательство — минуты на четыре-пять. Женщины смотрели друг на друга. Возможно, они ждали истерики от Олега.

— И ты ничего не хочешь сказать? — с подозрением и осторожно спросил теле-босс в большом кресле.

— Только я уволен? А ребята из нашей редакции?

— Ну. Ну, Мирзоев ещё. Ты... передай ему.

Олег собрал нашу «оппозицию» и передал.

— Ну, и отлично! — говорю я. — Это надо отметить. Наконец-то, мы с ними расстаёмся.

— Представляешь? — рассмеялся коллега. — Эти гениальные люди даже приказ неправильно составили. Написали — «в связи с истечением срока трудового договора», а он у меня заканчивается в июне. Мало того, датой подписания приказа указали 5 марта, а не сегодняшнее число [2].

На Первом канале всё делалось гениально, «с креативом». Даже увольнения сотрудников.

Как я уже говорил, у меня — в отличие от Олега, у которого действовал договор с ОАО «Первый канал» — трудовые отношения юридически оформлены были с ООО «Зелёная Студия», принадлежащей супруге Константина Эрнста Ларисе Синельщиковой. Как и у большинства сотрудников редакций Студии спецпроектов телеканала. Такая схема давала возможность теленачальству не только воровать, перепродавая на бумаге друг дружке телепродукцию, но и снимало с главного СМИ страны все обвинения в массовых увольнениях. Дескать, это же не с Первого увольняют — это же другое юрлицо!

А массовые увольнения начались ещё осенью 2008 года. В первую очередь избавлялись от «технарей» — операторов, монтажёров, водителей — и сотрудников административных служб. Большинство этих коллег числились в компании «ТехноСтайл» и ещё в одном «юрлице» с названием, ассоциирующимся у меня с оргиями галлов и римских легионеров Юлия Цезаря — «Катапульта Продакшн». А также в других шарашкиных конторах, принадлежащих абсолютно конкретному физическому лицу — Синельщиковой Л.В.

Из уволенных до нас — осенью и зимой — никто не протестовал. В открытую. Возмущались — да. Возмущались...

Я предлагал помощь некоторым тем коллегам. А они только возмущались. Не стану же я вместо них в суд идти. Акции устраивать, если они сами против...

Однако, руководство Первого всё же опасалось эксцессов. Это видно по тому, как подошли к увольнению «творческих» сотрудников — редакторов, продюсеров.

Это была хитроумная, многоходовая операция. Ну, и конечно же, креативная. Это же Первый канал. Без креатива тут даже в булочную — за хлебом — не ходят.

Договоры с «Зелёной Студией» у всех заканчивались в конце 2008 года. 30 декабря на общем собрании с сотрудниками всех редакций руководитель Студии спецпроектов Первого канала Наталья Никонова объявила, что до лета будущего года никаких массовых увольнений не будет — мол, там и кризис должен закончиться. После этой высказанной вслух мысли все обрадовались — раздались искренние рукоплескания: коллеги стали друг друга поздравлять, шутить, а две экзальтированные редакторши стали плакать, причём одна из них — истерично.

Сидевший рядом со мной Олег больно ткнул локтём в бок и стал передразнивать:

— А ты говорил: «Они народ разгонят. Увидите! Прямо под Новый год!» Оливье, мол, у вас в горле застрянет. Панику сеял. Не сработали, Эльхан, твои логические конструкции...

Не разделял я проснувшиеся вокруг оптимистичные настроения. Во-первых, собрание проходило в студии «Пусть говорят». Это было слишком символично — как если в тюрьме Абу-Грейб вести беседы о пользе раздельного питания для старородящих мамочек. Во-вторых, обычно надменная Никонова выглядела противоестественно смущённой. Сотрудники сидели там, где обычно рассажена массовка, а начальство — в центре студии, за небольшим столом, но Никонова постоянно вскакивала со стула — то, забыв о нас, суетливо озиралась, то натянуто улыбалась залу, нам, слащавой улыбкой.

— Мы сейчас не успеваем подготовить нормальные трудовые договоры на следующий год, — неубедительно оправдывалась начальница. — Сегодня подпишите месячный контракт — до конца января. А потом мы всё подготовим. Честное слово!

Третье, что вызывало подозрение — заявление о смене официального главы ООО «Зелёная Студия»: зиц-председателя Андрея Макарова на зиц-председательницу Ольгу Андрееву. Оба были тут же и тоже вели себя странно.

— Никакого кризиса нет! И скоро все это поймут! — стал намекать бывший гендиректор в прощальной речи.

Потом Макаров, как всегда одетый в стиль а-ля Гаврош — бунтующего, но, вообще, сытно питающегося «дворового пацанчика в душе»; ну, как выглядел в 90-е Гарик Сукачёв в своих клипах — как всегда коснулся своей любимой темы «о новых гаджетах». Но когда он ещё раз намекнул на что-то грядущее — что-то, с чем он не согласен и потому умывает руки, Никонова в панике прервала главу независимого юрлица, а тот уселся неподалёку и с очищенной совестью уставился в свой дорогой iPhone.

— Хороший мужик! — шёпотом заявил Олег и стал со всеми хлопать любителю техигрушек. Я не хлопал и делал всё, чтобы это видели окружающие — у меня потребительская аллергия на жанрово-стилизованную одежду из бутиков.

А вот новый гендиректор «Зелёной Студии» Ольга Андреева напоминала бухгалтера разваленной рейдерами животноводческой фермы из Подмосковья — внешним видом, образом мысли и даром речи. У неё дрожали руки, встать со стула не смогла и, после двух попыток, сидя произнесла короткий текст, из которого я разобрал – толи она смущена, толи ей стыдно, но она согласна что-то сделать, во всём «прислушиваясь к окружающим»...

Кстати, как выяснилось почти в тот же день, в прошлом Андреева была частным репетитором детей Ларисы Синельщиковой по английскому языку. Не знаю, удалось ли ей чему-то научить капризных отпрысков, но курьёзную телевизионную карьеру она сделала — появилась на Первом канале год назад, чтобы играть роль человека, ставящего по указанию Семьи нужные подписи. И вот эту вот дамочку Константин Эрнст назначил потом телеакадемиком — ввёл в состав Академии Российского телевидения. Ещё раз! Она — Ольга Николаевна Андреева — ежегодно участвует в раздаче наград «ТЭФИ»! Хорошо!..

Плохоотрепетированный спектакль в студии «Пусть говорят» коллег не насторожил.

Действительно, в конце января уже нового 2009 года за два дня до окончания действия январского контракта всем сотрудникам «Зелёной Студии» раздали срочные договоры сроком до июня, коллеги их подписали и сдали в отдел кадров — на визирование руководством. Но обратно на руки их не получили. Но успокоились.

А 28 февраля почти сотне сотрудников Студии спецпроектов объявили об увольнении. Меня в тот день на работе не было — после записи программы «Общее дело» две недели пролежал дома — по диагнозу врачей, осложнения из-за нервного истощения — но коллеги описали, как это было.

От кабинета Ольги Андреевой в один конец останкинского коридора растянулась длиннющая очередь «вызванных на беседу»: они жались к стенке, друг к дружке, подавленные разговаривали шёпотом — некоторые рыдали — и, коротко упираясь, всё же послушно заходили к начальнице как в распростёртые объятия мясника на скотобойне. А вся противоположная часть коридора, то есть другой его конец, деятельно кипела жизнью — тут только разместили редакции Первого канала, работающие над подготовкой и проведением «Евровидения-2009», на ближайшие месяцы главного занятия и источника дохода всей семейки Эрнст-Синельщикова и родни: несли ящики с новеньким, ещё не распакованным оборудованием, дорогой техникой, коробки с документами, перетаскивали мебель и важно расхаживала свежая партия сотрудников. К новому зиц-председателю некоторые коллеги заходили целыми редакциями. Говорят, когда кто-то осмелился заметить Андреевой, что это же, мол, массовые увольнения, это же запрещено ТК, бывший репетитор английского языка изнеженных детей мадам Синельщиковой вздохнула тяжело, посмотрела в окно и сообщила: «Ну, чем вы себе голову забиваете?! Посмотрите в окно — какая погода! Весна приходит. Надо радоваться жизни!» Клялась, что она-то «на стороне увольняемых бедненьких» — её саму, дескать, заставляют. Вот, сами убедитесь. Включает громкую связь на телефоне и набирает бухгалтерию: вот, мол, я не скрываю — нам ведь бюджет урезали. А на том проводе сотрудница, пару раз удивленно поддакнув, под конец разговора — её же не предупредили — возьми и брякни: «Ольга Николаевна, я те самые 400 тысяч Вам в сумочку положила. А завтра я ещё полож...» И тут будущий телеакадемик, густо покраснев, в панике принялась лихорадочно нажимать на кнопки телефона, чтобы отключить функцию...

Дата была выбрана специально. Ведь это был последний рабочий день месяца — коллег увольняли по истечению срока действия предыдущего январского договора. То есть задним числом. Чтобы они не успели оспорить решение работодателя в суде [3]. Такая креативная мысль начальства до меня сразу и не дошла — про эту норму ТК я знал, но трудовая книжка-то моя находилась в отделе кадров и копии приказа мне никто не выдавал. Я и успокоился.

Я успокоился, когда Олег в понедельник сообщил о нашем увольнении. Я был спокоен. Мне стало хорошо. Вдруг. Ведь я ухожу отсюда. Я их больше не увижу! Мне не придётся доказывать, что цыгане такие же люди, как я, Аида Ганеева, Наталья Никонова, Константин Эрнст, Игорь Сечин, Алексей Кудрин и даже — прости Господи! — Синельщикова Лариса Васильевна. Что Великая Отечественная — это далеко не михалковский взгляд на неё в виде порно-комедии с фейерверками. Что ансамбль детей-алкоголиков-скрипачей — явление, в природе несуществующее. Что носки не летают...

Но гениальность руководства Первого канала меня разбудила. Они тут придумали правила игры, удобные для себя. И заставляют меня — говорю за себя – жить по этим правилам. Они хотят отнять у меня право на мнение. Конечно! Главная их — людей, которым свалилась в руки власть — беда: они поверили, что люди бараны. «Пипл всё схавает»...

В тот же вечер 2 марта меня попросила зайти к ней Ольга Ванцова, заместитель гендиректора «Зелёной Студии».

Эта молодая девушка, к которой я хорошо относился, оказалась очень исполнительной.

— Ой, я так расстроена, Эльхан. Так расстроена! — щебетала почему-то радостная Ольга. — Таких сотрудников увольняют. О чём они думают?!

Потом некоторое время она со мной кокетничала. Это меня не насторожило. И вдруг вижу — тихо-тихо подталкивает какую-то бумагу.

— Это что? — спрашиваю.

Девушка замялась. Читаю шапку — «Договор об оказании услуг». Стоит дата — 30 января 2009 года, срок действия — до 28 февраля.

— Понимаешь, у тебя сумма за февраль крупная получается. Вы же дополнительную работу выполняли, так? Вот. Чтобы компания эту сумму могла выплатить, надо тебе этот договор подписать.

Такое у меня в работе случалось, иногда так мне оформляли премии. Правда, не на Первом канале.

— Это формальность! Формальность! — гипнотизировала Ольга. — Ну, что ты его читаешь?

Что-то мне в её голосе не понравилось.

— Точно меня будут увольнять по тому договору, который мы подписывали в январе — до конца мая?

— Ну, конечно! Какой вопрос! Ты же весь февраль по нему работал. А это — так, формальность! Подпиши, пожалуйста! Ну, подпиши!

— Кстати, Ольга — где он? — продолжаю я её расспрашивать и подписываю документ. — Я его уже целый месяц не могу у тебя получить.

Тут Ванцова вырвала у меня из рук подписанные бумаги и изменилась.

— Извини, мне надо бежать. Столько дел! А за договором заходи через пару дней.

Так Ольга Ванцова в тот и на следующий день обманула ещё несколько коллег из «Зелёной Студии». Но её мне очень жалко.

Через два дня случайно сталкиваюсь с ней в коридоре и спрашиваю, где, мол, мой обещанный договор. И вдруг она преобразилась в злую, но чем-то удовлетворённую женщину.

— Всё! Тю-тю ваши договоры! Уничтожены они. А уволят вас задним числом — за февраль вам заплатят и всё! Что же вы все подписываете этот договор об оказании услуг, а?!

Я промолчал, а Ольга звонко рассмеялась и прежде, чем убежать, кинула в мою сторону:

— Какие же вы котята слепые. Одно удовольствие вас всех дурить!

Операция Первого канала прошла успешно — я лично разозлился. И открыл Трудовой кодекс. Вот с этого и началось освобождение.

Не мог понять, почему настолько креативно провели увольнение. Ну, сделайте это красиво. А ведь многие думают — это же Первый канал, здесь работают только суперпрофи.

Олег собрался идти в отдел кадров телеканала. Консультирую его.

— Скажи им, что тебе полагается по ТК компенсация за неиспользованный отпуск — за 21 день.

На всякий случай сам ему подсчитал. Минут через пятнадцать возвращается.

— Говорят, что впервые слышат о компенсации за неиспользованный отпуск. Я им: «Посмотрите в Трудовом кодексе — статья 127». А они мне: «У нас нету Трудового кодекса».

— Может, они притворяются. Это же бред!

— Да нет. Действительно удивились. Сказали зайти позже — выяснят.

Выяснили. Поразились. Заплатили.

Захожу в отдел кадров «Зелёной Студии».

Девушки ведут себя подозрительно — заискивают, улыбаются. К чему бы это? Ааа... Пытаются уговорить меня подписать акт приёма-сдачи услуг к Договору об оказании услуг [4] — Ванцова забыла, поторопилась с откровениями. Отбиваюсь. Начинают умолять. Даже унижаются: «Ну, что Вам стоит, а? Ну, пожалуйста. Вы же хороший...» Сдерживал себя, но потом рассмеялся.

После того как отказываюсь, дамы меняются. Кому-то позвонили, что-то сообщили. И вдруг стали высокомерные. Злобные. Пасмурные. Два раза прозвучало злорадное: «Так тебе и надо!» Опять рассмеялся. Это рабское. Рабы. Рабы, которым надо перевыполнить указание хозяина.

Забираю трудовую книжку. Сотрудник отдела кадров Анастасия Багреева, пытаясь отвлечь внимание, протягивает Журнал учёта движений трудовых книжек.

— Вот тут надо поставить дату 29 января этого года. Вот, вот тут. Сейчас графу заполню.

Начинает вписывать мою фамилию. То есть они даже не фиксировали, что моя «трудовая» находится у них. Останавливаю её.

— Поставлю сегодняшнее число — 5 марта. И всё!

— Нет! Нет! — закрывает журнал своим телом. — Тогда не отдам трудовую.

— Конечно! — беру «трудовую» и ухожу.

— Ну, пожалуйста! — кричит вслед Багреева. — Ну, напиши: 29 января. Вернись, пожалуйста!

Чего они так стараются? Им-то что от этого?

Только вышел из отдела кадров, получил смс от Лёши Федоренко с таким текстом: « Из книги апостола Иакова (5:1,3,4). "Послушайте вы, богачи! Скорбите и рыдайте, ибо на вас надвигаются несчастья. Вы скопили сокровища свои в эти дни последние! Работники, трудившиеся у вас на полях, собрали для вас урожай, вы же им не заплатили. И теперь они взывают громко, и вопли их достигли слуха Господа" ».

Да, коллег из Останкино было не узнать...

На этажах, где расположены редакции Студии спецпроектов, пробуждалась жизнь. Сомнения, напитавшись, подкрепившись обидой на высокомерие начальства, перешли в робкие возражения, а потом и в громкую критику.

Некоторые сели писать жалобы в трудовую инспекцию. Почти все консультируются с юристами. Были и такие, кто готов к решению спора в суде, и даже озвучивает это не только «своим», но и некоторым второстепенным начальникам.

К нам с Олегом идут за советом. Говорят: «Вы же Трудовой кодекс читаете...» Перезнакомились со многими редакторами-коллегами. Выглядят как живые. Взгляд изменился, голос изменился, походка, осанка. Сила.

Инспекция, суды, жалобы — такое ещё месяц назад на Первом канале невозможно было представить. Но... Это не то. Чувствую, что не то...

Идея организовать протестную акцию на Первом канале пришла мне в голову утром на следующий день после общения с отделом кадров, когда я её — голову — намылил под душем. Сколько мыслей — хороших и не очень (в том числе и намерение опубликовать этот дневник) — появлялось у меня во время этого процесса, сколько тем для репортажей! Больше только перед сном.

Так вот, стою я под струями воды — и вдруг меня ошпарило. Точно — голодовка! Забаррикадироваться на рабочем месте в Стакане и объявить бессрочную голодовку. Всем уволенным — массовым протестом на массовое увольнение.

Я боялся. Очень. Боялся своих мыслей. Что кто-то о них догадается. Прочитает мою душу. Боялся даже думать об этой акции. Что разрывавшее меня внутри чувство станет известно окружающим...

Я чувствовал себя свободным. Чувствовал себя сильным перед Системой. Что хотя бы на короткое время могу оказаться на равных с Системой. Сделать ей больно. Отомстить ей за своё рабство. За своё малодушие.

Ни с чем несравнимое ощущение это чувство свободы.

Состояние — как после сна. Ты проснулся! Протёр глаза. Всё становится ясно. Начинаешь чувствовать — руки, ноги, всё тело и себя. Понимать себя. Верить себе. Вокруг даже словно становится светлее. Больше света. И воздуха.

Ты помнишь своё гипнотическое положение. Свой статус сомнамбулы. Помнишь, что с тобой делала — или пыталась делать — Система. И мстишь за её подлость. И за свое малодушие!! За будимого в тебе мистера Хайда.

Это тоже азарт. Это тоже как наркотик. Вернее, как чувство счастья. Эйфории. Я — человек! Мыслящий! Чувствующий! Живой! Раз борюсь — значит живой! Значит существую!

Это и ощущение силы. Реальной — необъяснимый прилив физической силы. И духа.

Особенно силы. Своей силы. Тем более, когда знаешь Систему изнутри. Знаешь все её слабые стороны. Слабости. А внутри у неё всё слабое. Болезненное. Прогнившее.

Первым, кому я предложил участвовать в акции, был Олег.

Сейчас-то понимаю — то, как это происходило, выглядело со стороны смешно.

Коллегу я застал в нашей редакции на 13-м. Взял его за руку и без объяснений отвёл в «курилку» на 10-ом этаже. Проверил, нет ли кого-нибудь на верхнем и нижнем этажах. Вынул сим-карту и батарейку из своего мобильного и ничего непонимающему Олегу указал сделать то же самое — мне знакомые ребята из спецслужб объясняли, что после этого подслушать телефон невозможно. Ну, паранойя! Ещё подстраховались — отошли от «мобильников» на несколько шагов. И только после этого шёпотом рассказал другу о своём плане.

Бедные мы. И глупые. Семьдесят лет нас запугивали тотальной слежкой в Советском Союзе. И десять лет — в новой России. Конспирация стала гражданской привычкой. Бестолковой.

Система-то внутри трухлявая. Её сила, мощь — это витрина. Это, в основном, из-за наших страхов...

Олег согласился сразу. Обрадовался. Глаза заблестели. Тоже проснулся.

А вот все остальные, кому мы предлагали присоединиться к нам, отказывались. Я лично такого — чтобы отказывались все — не ожидал! Говорили, что боялись. Мол, получат «волчий билет», не смогут потом найти работу в профессии, в Системе. Хорошо ещё, что не сдали.

Были и те, кто помог. Но пойти с нами побоялись. Ничего. Ничего. Не сразу. Не сразу. Хотя, может, не надо оправдывать их...

«Волчий билет». Я понимал, на что идём. Ещё в конце января мы с Олегом собирались уходить с Первого, но тогда нам продлили контракты до конца мая. Договорились о новом месте работы с нового телевизионного сезона, с осени.

Потом это мартовское увольнение. И тут у нас была возможность начать новый проект на другом телеканале — Олег придумал и предложил ему репортёрскую программу. Даже нашёл спонсоров для неё. Но мы всё же пошли на эту акцию протеста.

Понимали, что теперь у нас перспективы в телевизионной журналистике нет. Я лично отлично понимал! Да я и сейчас считаю, что мы поступили правильно. Это же чувство свободы. Пленительное чувство. Ничего не может быть лучше! Это же как начать летать, осознать, что можешь летать, а тебя до этого долго заставляли ползать. Убеждали, обманывали, дескать, можешь только ползать. Разве освобождение не стоит какого-то «волчьего билета»?! «Чёрной метки» от Системы?!

Слабость Системы в том, что она уверена в своих силах, в своих рядах, но при этом бойцами у неё — рыхлый пугливый раб. А ведь раб в Системе, за Систему – лишь до того, пока она сильна.

Они думают — все башмачкины. Даже акакий акакиевич может в лоб дать. Даже среди сотни найдутся двое глупых рабов.

«Волчий билет»... Никогда не думал, что чувство свободы стоит так дёшево. Вся акция обошлась нам приблизительно в шесть (!) тысяч (6 000) рублей — на двоих.

Олег придумал транслировать акцию в Интернете в прямом эфире. Зарегистрировал сайт. <...> Купили USB-модем Yota для беспроводного автономного подключения к Интернету. Тогда он стоил пять тысяч рублей, везде рекламировался (в том числе и главой государства), но оказался пустышкой — скорость низкая, постоянные сбои, цена за обслуживание высокая; но для той акции сгодился. Хотели использовать ещё и пару веб-камер, но не нашли дешёвых — мы-то были уверены, что всё оборудование после акции у нас арестуют. Решили ограничиться встроенной камерой со старого ноутбука. Во-первых, не жалко, во-вторых — камера с таким низким качеством передаст реалистично происходящее, создаст эффект непостановочного, неприглаженного, «живого» видео — «картинки», от которой зритель уже отвык.

Остальные расходы у нас были на воду — купили несколько бутылей (почти 30 литров воды) на тот случай, если голодовку нам всё же удалось бы провести, и акция продлилась бы несколько дней. Хотя Олег предполагал, что мы продержимся внутри здания всего несколько часов, я готов был к продолжительному протесту — настоял, чтобы коллега тоже взял с собой какие-нибудь тёплые вещи, одеяло. Сам ещё запасся и блоком сигарет.

Готовились основательно. Всё продумали. Необходимое для акции мы завезли в редакцию за несколько раз, чтобы не вызвать подозрение.

Я уже писал, что расположенная на 13-м этаже АСК-1 наша редакция схематично представляет собой длинный коридор, в котором гипсокартонном сооружены четыре длинные и узкие, как гробы, сквозные комнаты. Мы решили, что забаррикадируем главную входную дверь и длинный коридор — самое узкое помещение в редакции – ведущий в единственную большую первую комнату, где обычно проводились наши «летучки». А ноутбук поставим на стол Аиды, стоящий в противоположной стороне от коридора, и веб-камера будет снимать как нас, так и этот забаррикадированный коридор.

— Если что, можем отступить в три следующие комнаты, — говорю я Олегу во время «рекогносцировки».

Решили начать акцию рано утром — когда начальство Первого канала ещё спит. Эрнст появляется в «Останкино» к часу дня, руководители рангом ниже — немного пораньше.

Заранее был подготовлен пресс-релиз для рассылки по СМИ, российским и зарубежным. Помимо информации о нарушениях ТК и голодовке, добавил в него и угрозу самосожжения — в случае применения силовых действий против нас.

Конечно, сжигать себя никто не собирался — в прямом смысле слова. И, кстати, большинство звонивших во время акции коллег очень хорошо понимали — это форма для привлечения внимания, ясный образ, символизирующий демонстративный, радикальный протест. Если уж быть нескромно откровенным — обобщённая ассоциация о крайней степени отчаяния, выраженная через действия конкретных людей («это уже свои, коллеги! знакомые нам коллеги») в конкретном, известном, но неожиданном (Останкино!) месте. И кто хотел, тогда понял. Кому надо было, тот нашёл. Лично для меня самосожжение — это тот самый «волчий билет», который меня с нетерпением ждал. Это чётко осознаваемый мною неминуемый разрыв с тем, что называют сейчас «профессией тележурналиста» — из Системы-то выбрасывают даже за одну только мысль о протесте. Да, я сжигал мосты! Я рвал с Системой! Но уж эту метафору я точно не думал, что кто-то разгадает.

Была ещё одна цель в озвучивании такой «угрозы». Понимал, что противоположному лагерю понадобится какой-нибудь негатив о нас. Однозначно — Система ведь не понимает диалога, сама мысль, что с кем-то надо что-то обсуждать на равных выводит её из себя. А багаж образов, как и сам гениальный и креативный мыслительный процесс «автоматчиков партии» — карманных «журналистов» и силовиков-«аналитиков» — до неприличия предсказуем, но до смешного бессовестен. Так вот. Угроза самосожжением — это та зацепка негатива, за которую могла ухватиться противоположная сторона. Достаточный для приготовления их информационного «яда» «ингредиент». Кому надо было, тот нашёл. И стал говорить и писать — вот, они готовы себя сжечь, они, мол, неадекватные. Нормально! К этому мы были готовы. А то бы пришлось оправдываться, что у нас действительно нет с собой ни оружейного плутония, ни нигерийского героина с дагестанскими фальшивыми долларами. Ну, и, наконец, что шахидами мы не являемся, как и двойными агентами Ми-6, и в течении многих лет не делились с Лондоном гостайной — сведениями о «серых» схемах на Первом канале и НТВ.

Олег предлагал купить два специальных костюма из огнеупорной ткани — такие используют каскадёры во время съёмок спецтрюков в кино. Но они оказались дорогими; зато выяснили про спецодежду для сварщиков из брезента с огнезащитными свойствами — по 500 рублей каждый. Коллега говорит, наденем их во время акции: «для полноты образа — вдруг, гореть придётся».

Хорошо, что эта идея коллеги не прошла. Как представлю себе эту «картинку» во время онлайн-трансляции: какие-то два взрослых парня сидят напротив друг друга на странных грязных, зассанных диванах; оба в негнущихся брезентовых костюмах-комбинезонах; смотрят друг на друга, по сторонам озираются, в затылках чешутся — чего-то ждут...

Точно — был бы полный образ. И народ рассмешили бы. Сам до сих пор без смеха не могу вспоминать о том предложении. Ещё бы противогазы надели бы. Для конспирации. Или для защиты от газа, если вдруг «силовики» его используют. Вот, только по телефону в нём говорить трудно...

Смешно. Ну, мы же не каждый день акции протеста проводим. У нас профессия, вообще-то, другая.

Думаете, Система умнее? Да?

Мы с Олегом постоянно опасались, что наши приготовления заметят. Ведь по бумагам, официальным отчётам — «Останкино» защищено как ядерный реактор. Всё-таки, стратегический объект, режим, государственная охрана. Камеры везде развешаны. На каждом шагу. Одна — прямо над входом в нашу редакцию...

Нет, по бумагам они все работают, деньги ведь на них выделены. И потрачены...

А, оказалось, из всех этих камер слежения работает лишь десять процентов. В основном — в лифтах. Остальные — муляжи. Бутафория.

А мы боялись, что про акцию узнают. Когда таскали воду — боялись. Носили одеяла, одежду — боялись. Отворачивались от камер. Ходили по несколько раз. Эх, столько времени зря потеряли!

Стратегический объект. Система умнее. Конечно...

Акцию мы планировали провести 17 марта. До этого числа нам должны были перечислить зарплату.

Да, ждали денег. Своих денег. Заработанных. Оплату нашего труда.

Удивительна логика руководства Первого канала — ведь, по ТК, полный расчёт, в том числе компенсацию за неиспользованный отпуск, я должен получить в день прекращения трудового договора [5] — то есть, по выбранной работодателем тактике, в конце января. И в то же время на т.н. зарплатную карту мне в середине февраля и марта переводят деньги на основе договора заключённого работодателя с банком на обслуживание в рамках зарплатного проекта.

Ну, увольняете задним числом — так сделайте это красиво! Чтобы я вам ещё и спасибо сказал. А тут...

Система умнее...

16 марта одновременно подали исковые заявления в Останкинский районный суд. И в тот же день разослали «письма счастья». Так мы назвали официальные заявления-жалобы — президенту Медведеву Д.А., Уполномоченному по правам человека Владимиру Лукину, председателю Комитета Госдумы по труду и социальной политике Андрею Исаеву, зампредседателя Комитета Госдумы по конституционному законодательству и государственному строительству Виктору Илюхину и зампредседателя Комиссии по трудовым отношениям и пенсионному обеспечению Общественной палаты Татьяне Алексеевой.

Пусть не говорят потом, что мы не воспользовались их институтами — бутафорией Системы.

Такой же бутафорией, как останкинские камеры слежения...

17 марта. Акцию пришлось перенести. В назначенный день утром мы не смогли попасть в редакцию — накануне сменили замки на входной двери. И в тот же день нам обоим отключили корпоративные телефоны.

Мы вдруг подумали, что нас, наконец-то, заподозрили. Но наши электронные пропуска в Останкино действовали.

Странно...

Походили по Останкино. Никто не смотрит на нас как на заговорщиков.

Ладно...

Кипение от обиды спало.

Бывшие коллеги из Студии спецпроектов Первого канала успокоились.

Смирились.

Снова испуг в глазах, усталость. Вялость. Прячут, отводят взгляд. Стыдливо здороваются и сразу убегают. Убегают те, кто ещё дней десять назад клялся «идти до конца». Чем страшнее клялись, тем быстрее сейчас убегают.

Покорились.

Некоторые договорились — приняли кабальные условия начальства: их берут обратно на зарплату, составляющую 50, а у некоторых даже 30 процентов от прежней. И были такие, кто согласился. Говорят: «Что тут поделаешь?!» По глазам видно, считают — им ещё повезло.

Кипение спало.

У них.

— Олег, теперь мы с тобой сообщники. Официально тебе заявляю о начале моей голодовки!

Коллега смеётся.

— А я начинаю завтра утром, — предупреждает он. — Ладно, пошли. Уже одиннадцать вечера.

Ночь на 18 марта. Проникаем в редакцию. Пока шли по Останкино, чуть не нарвались на свиту Никоновой — едва разминулись. Не надо нам с ними встречаться.

Спрятались в нашем «закутке» — так мы называли маленькое техническое помещение, дверь в которую находится у комнаты для «летучек». До часа ночи прождали там — пока все не ушли, пока в соседних редакциях не затихли голоса. Подремали...

Выходим.

Начинаем строить наши баррикады.

Входную дверь блокируем двумя диванами, столами. Крайний диван упирается в выступ стены, так что дверь раскрыть невозможно. Но на всякий случай в замок забиваем клинышки.

Старый телевизор, упрямо и символично показывающий только НТВ, наконец-то пригодился для настоящего дела. Его и все тумбочки редакции используем в качестве балласта, утяжеляющего основные элементы баррикады — диваны.

— Давай включим «ящик» во время акции на полную громкость, — говорю Олегу. — Там, снаружи, служба безопасности Первого канала начнёт дверь ломать, а с этой стороны НТВ кричит. Пусть слушают конкурентов — бесятся.

Олег не смеётся. Больше кряхтит и комично ругается.

Оставшееся пространство коридора — узкое горлышко перед большой комнатой — заполняем кучами опрокинутых кресел и перевернутыми стульями, ощетинившиеся железные ножки которых напоминают мне рожны, а сама конструкция — танковые ежи.

— Если они дверь даже поломают, то тут пройти не смогут, — зло подытоживает мой сообщник. — Ноги себе переломают!

Я представляю себе эту картину и остаюсь доволен — качеством защитного сооружения.

— Ага. Мы с тобой прямо как триста спартанцев! А этот коридор — наш Фермопильский проход.

— Ну, бить мы никого не будем, — смеётся коллега. — Зато успеем отойти в следующие комнаты.

— Если только они сразу не начнут слева ломать стену, чтобы зайти нам в тыл...

(О таком манёвре служба безопасности Первого канала подумала на следующее утро, но не смогла (!) найти план помещения!)

Потом в нашем «закутке» конструируем подобие туалета — это обрезанная сверху большая 19-литровая тара из-под воды. Там же — и моя «курилка».

К четырем утра все приготовления были закончены. Часа три с половиной надо было отдохнуть.

Олег спокоен и сразу засыпает на одном из двух оставшихся в большой комнате диванов. А я ещё полчаса ворочался — от происходящего волнуюсь больше, чем на войне.

Ровно в восемь утра Олег включил видео-трансляцию, а я отправил первое письмо. Минут за десять мы разослали наше заявление по всем известным нам электронным адресам коллег.

Сидим. Ждём.

Проходит четверть часа.

Странно, ничего не происходит. Телефоны молчат.

Ещё пять минут позади.

И тут всё началось. Вдруг.

Первым, помню, позвонил Дима Перминов — тогда продюсер информационных выпусков на радиостанции «СИТИ-FM», а несколько лет назад мы вместе работали на НТВ.

Следующие два с половиной часа прошли в многочисленных интервью — объясняли ситуацию с увольнением, подробно рассказывали о нашей акции, о «серых» схемах на российском телевидении. Телефоны не умолкали, звонки раздавались одновременно. На многие мы даже не успевали отвечать. Обратил внимание — после одного из разговоров обнаружил, что у меня 28 непринятых вызовов...

— Мне только что звонил какой-то мужик. Назвался Шубиным, сказал, что он глава Телецентра «Останкино»?

Было уже начало десятого утра, когда Олег попросил меня оторваться от общения с коллегами.

— И что он хотел? Интервью у тебя брал?

— Ага. Эксклюзивное, — в ответ сыронизировал он.

Потом посмотрел на дисплей своего мобильного.

— Вот снова он звонит. Это его номер. Включаю громкую связь. Слушай!

— Ну, ребята, ну что вы творите, а? — жалобно затянул ещё не проснувшийся голос, совсем непохожий на голос современного начальника. — Вы же меня подставляете! У вас конфликт с Первым каналом — Телецентр тут при чём?! А? Парни, слышите?

— Мы приносим извинения всем сотрудникам службы безопасности Останкино и местным милиционерам, а также всем работающим тут коллегам — за доставленные им беспокойства из-за нашего трудового спора с Первым каналом. Поверьте, мы не хотим создавать проблемы третьим лицам. И наша акция...

— Да вы уже мне столько проблем принесли! — перебил Олега голос с отчаянием. — Вы не понимаете! Вы не понимаете!

— Но это же наше рабочее место! Наша редакция!

— Вы не понимаете! Вы не понимаете! — продолжал повторять крайне взволнованный человек, и я вдруг представил, кто уже сегодня помимо нас доставил ему проблемы.

— Скажите честно — есть у вас бензин? А-то у меня тут...

— Да нет никакого бензина! — крикнул в трубку Олег. — Нет у нас бензина! Я же уже говорил Вам!

— Это хорошо. А-то у меня тут... — снова недоговорил Шубин. — Подождите меня, я сейчас еду в Останкино. Я уже скоро. Сядем — по-мужски всё обсудим.

— Мы, вообще-то, собираемся тут голодовку продолжать.

— Ну, ребята! Ну, ребята! Ну, я вас прошу — меня не подставляйте!

И тут глава ТТЦ вспомнил:

— А где вы сидите? Где у вас... это... голодовка?

— На своём рабочем месте. В нашей редакции.

— А где? — в отчаянии бас перешёл на малодушный дискант. — Где она, ваша редакция?

Я ушёл в другую комнату, принимая входящий вызов «мобильника».

— Говорит командир 5-го полка милиции УВО при ГУВД по городу Москве Поповичев, — заявляет брутальный добродушный голос этого боевого офицера.

— Я Вас знаю, Евгений Владимирович. Извиняемся перед Вами и Вашими коллегами, но у нас тоже есть права.

— Выходить будете?

— Нет.

— Ну, надо же выйти.

— Когда-нибудь мы отсюда конечно выйдем...

— А где вы сидите?

— В нашей редакции — на 13-м этаже.

Голос полковника милиции сказал «Мммм» и осёкся.

— В АСК-1, — на всякий случай добавил я.

Потом была пауза — полковник помолчал, и связь прервалась. Я знал этого офицера с хорошей стороны и уважал его. До осени того года.

Минут через десять ко мне дозвонился ещё один забавный человек.

— Эльхан, ты меня узнаёшь? Я Андрей Куницын. Мы с тобой на НТВ вместе работали. Помнишь?

— Не очень,— соврал я.

— Ну, ладно, — мягко и дружелюбно ответил мне тем же голос ведущего программы «Очная ставка». — А у вас точно бензина нет?

— Нет, бензина нет. И других горючих материалов тоже. Есть только зажигалка.

— А где вы проводите свою акцию? Я так понял на 13-м, но где — мы найти не можем.

— «Мы»?

— Ну, да. Я тут с оператором — хотим снять дверь вашей редакции.

— Да пожалуйста, — «поверил» я. — Комната № 13-18. Это же редакция программы «Участок». Я думал, все уже догадались.

И только после такого ориентирования наше месторасположение было обнаружено.

Минут через пять во входную дверь стали ломиться — громко стучали, дёргали за ручку, пытались сломать. Потом снаружи раздались два вопля. Мы тогда этого не знали, но, рассказывают, это был сам Константин Эрнст — не выспавшийся, рано покинувший постель, небритый, даже не принявший утренний душ. Ну, хоть раз пришёл вовремя на работу. Как обычный пролетарий.

Правда, мне верится с трудом. Но говорят. Говорят ведь.

Уже половина одиннадцатого. Олегу на мобильный постоянно названивает гендиректор ТТЦ Михаил Шубин.

— Эльхан, он утверждает, что из-за нашей забастовки Телецентр остановит работу, вещание прекратится на всю страну.

— Ну, и отлично! Вся страна нам спасибо скажет.

— Я не шучу. Этот Шубин говорит, что нас тогда посадят.

Тут у нас с сообщником происходит спор — ведь мы договорились, что все решения принимаем сообща.

— Дружище, ты действительно веришь, что они остановят работу Телецентра?!

Через мгновение сам едва не поверил подобному обману.

— Эльхан, это я, я, родной.

— Кто это? — не узнаю голос.

— Я, я — Андрей Куницын.

— Ааа. Говори.

— Я тебе по секрету хотел сказать. Здесь готовят силовую операцию.

— Ну и?

— Уже прибыли спецподразделения. Они уже здесь всё заняли. А на крыше видел снайперов. Так что вам, наверное, надо выходить. То есть не «наверное», а надо выходить. Мы на НТВ так за вас переживаем, дорогой.

Силовую операцию я предполагал. Но со снайперами меня удивили. Хотя от них всего можно ожидать.

— Алё, алё. Эльхан, ты пропал, — нарушает мои размышления ведущий программы «Очная ставка».

— Андрей, что же ты с телефона Поповичева мне звонишь?

— А это Евгений Владимирович дал позвонить. Вернее, посоветовал. То есть я у него телефон попросил. Понимаешь, началась эвакуация всего Телецентра.

В последнее не верится. Но снайперы не вылезают у меня из головы. У Ксеркса снайперов не было. Это нечестно.

И для этих главное — «картинка». В одиннадцать наша онлайн-трансляция прекращается — на нашем этаже отключили электричество. Батарейки у ноутбука Олега тоже старые, уже год не держат энергию. Им повезло, что у нас бюджет маленький. Мы же не Первый канал.

— А если штурм будет? — наталкиваюсь на вопрос коллеги.

— Ага. Как в Беслане, — ухожу я от неприятного мне ответа.

— А вдруг?

— Да не пойдут они на это!

Но в том, что выстраивает Олег, логика есть.

— Для нас что главное — чтобы мы сегодня вечером у себя дома были, а не в СИЗО. А наша акция уже дала результат — мы о своём протесте заявили. Мне из Госдумы депутат Николай Коломейцев звонил. Поддержал нас. Говорит, что в парламенте будут сегодня наш вопрос обсуждать. Потом. Сейчас левые молодёжные организации пикет провели перед Останкино — в знак солидарности с нами. Смотри, сколько коллег звонило! А сколько людей вдохновилось нашей акцией!

Из-за двери снова раздались крики. «Ну, ребята! Вы подставляете нас! Мы же ни при чём. Я обещаю как мужчина!» и пр. Это последние десять минут периодически надрывается наконец-то приехавший гендиректор Шубин.

— Михаил Маркович, ну, сейчас ответим! Ну! Потерпите, ну! — жёстко бросает Олег «Хозяину Останкино», обернувшись и заглянув вглубь коридора.

Меня этот жест развеселил — в чём-то коллега прав. Потому что снаружи наступает послушная тишина.

— Ну, ладно. И на этом тебе спасибо!

— Чего? — не понял Олег. — Пошли!

— Ну, пошли...

И мы стали разбирать наши прекрасные качественные — непокорённые! — баррикады.

1. Когда Наталья Никонова получила должность генерального продюсера ОАО «Телерадиокомпания «Петербург», обе девушки стали работать ещё и там – Ильчинская Гюльнара исполнительным продюсером Дирекции по управлению и контролю за производством, Виктория Эль-Муалля замом генпродюсера. А потом ещё и превратились в телеакадемиков, членов Академии Российского телевидения. Так решил Константин Эрнст — как в случае с самой Никоновой, так и по поводу её свиты.

2. Статья 79 (ч. 1) Трудового кодекса России обязывает работодателя предупредить работника о прекращении трудового договора в связи с истечением срока его действия не менее чем за три календарных дня до увольнения.

3. Статья 392 Трудового кодекса России ограничивает работнику право обращения в суд по спорам об увольнении — сроком в один месяц со дня вручения ему копии приказа об увольнении либо со дня выдачи трудовой книжки. Если срок пропущен по уважительной причине, то он может быть восстановлен судом.

4. Акт приема-сдачи работ (услуг) является приложением к договору возмездного оказания услуг (договору подряда), это документальное оформление результатов работы, услуг. Без этого акта подписанный договор неполноценен.

5. Ст. 84.1 и ст. 140 Трудового кодекса России.

Окончание истории: Бунт на 6 000. Инструкция к применению. Часть 2

Перейти к оглавлению