В 2023 году Дмитрий Губин внесён Минюстом РФ в список иностранных агентов.
Сказав в феврале в эфире все, что думаю о Валентине Матвиенко, я не ожидал, что меня к сентябрю вычистят со всех государственных каналов. Теперь я могу говорить про ТВ все, что хочу!
Сразу, чтобы не возникало вопросов: не ждите от меня разоблачений, политических инвектив и прочих русских боданий теленка с дубом, тем более что в моей ситуации последнее слово присутствует в женском роде. Ибо, как говаривал Сева Новгородцев, с чем борешься, на то и повязан будешь.
Важно другое.
Я попал на телеэкран еще в прошлом веке, проведя с полтысячи эфиров (а там были такие экзотические вещи, как вечернее шоу «Экстра!» на «Дарьял ТВ». Вел я его с потрясающей красоты мулаткой Агатой, подбивая ее начинать приветствие с фразы «Вот стою я перед вами, простая русская баба…»), так вот, после всей этой бурной жизни я искренне считаю телевизор уходящей натурой, неперспективной системой.
В то же время тыщи людей, от юных гавриков до закаленных судьбой бойцов с седою головой, рвутся в телеящик, как будто внутри свила гнездо птица счастья завтрашнего дня.
И эти два представления о телевидении — изнутри и снаружи — настолько различны и внешние представления настолько оторваны от реальности и фантастичны, что я, как честный человек, должен изложить свод телевизионных правил, выполняющих роль предупреждений.
Правило первое: коллективного труда
Все хотят быть лицами телеэкрана, но даже программа, где ведущий с гостем один на один, является коллективным продуктом, на который у ведущего нет контрольного пакета. И у Познера нет, и у Опры Уинфри, и у Ларри Кинга. Их несомненные труд и талант в реальности не обеспечивают и половины успеха, и, думаю, Кинг и Познер не будут возражать. У Ларри Кинга, например — просто зритель этого не видел, — стоял в студии огромный прозрачный экран, на который выводилась информация, которую по ходу эфира добывала и обрабатывала целая бригада. А уж Ларри обращал это в одну непринужденную реплику, и все ахали: «Ай, молодца!»
И у меня во время съемок «Временно доступен» сидела в ухе (скрытый динамик, подающий команды ведущему, так и называется — «ухо») продюсер Наташа, которая шептала вкрадчиво, но тоном таким, что попробуй не подчинись: «Отпускай ее… она раскрылась уже, готова, но не спугни… давай попробуй про детство мягонько спросить, про куклы…, а потом жесткача про первую обманутую любовь», когда, например, приходила такая непростая, закрытая гостья, как Валерия Гай Германика. И я покорялся: в конце концов, это Наташа два часа съемок превращала в образцово смонтированные 40 минут. А когда однажды вспылил и после съемок режиссера N. закричал, что программа была полным дерьмом, сплошным киселем, Наташа ответила тоном мамы, успокаивающей капризулю: «Какой же ты глу-у-упый… Это тебе кажется, что он ничего не ответил, но мы же глаза его сверхкрупно давали, и знаешь, как они зыркали?» За Наташиной спиной стояли, как тридцать три богатыря, восемь операторов, звукорежиссер, режиссер, монтажеры, администратор и далее по списку. Это писатель может родить книгу без помощи акушерки, а телевидение — коллектив. Которым вдобавок из неведомой высоты повелевает незримая рука, определяющая темы, утверждающая (и часто запрещающая) гостей. Думать, что ты и есть герой, повелевающий жизнями, лишь на том основании, что тебя показывают на экране, глупость несусветная.
Правило второе: телевизионной зависимости
Не сомневаюсь, что когда геном расшифруют полностью, то выделят ген, определяющий зависимость от телеэкрана, существуют же гены, ответственные за склонность к алкоголю или раку груди. Кремни-мужчины, которые поднимутся из окопа в атаку, чьи принципы не сломать ни сумой, ни тюрьмой, — я видел, как они ломаются, лебезят, унижаются, лишь бы остаться на телеэкране. Даже если с этого экрана нести придется такое, от чего завянут уши и у анатомического муляжа.
На ВГТРК памятна история С. — милейшего, обаятельнейшего парня, к тому же, что называется, русского европейца, который по мановению высшей силы стал чуть ли не главным журналистом канала. Он очень быстро начал приговаривать «Путин и я» (боюсь, ген телезависимости отвечает и за преклонение перед властью), взгляд надменно остекленел, подбородок задрался, потом перешел на «мы с Путиным», и нет сомнений, дошел бы до «я и Путин», искренне веря, что вершит историю, когда бы в один прекрасный день, отправляясь во Внуково на кремлевский борт, не обнаружил, что его участие в пуле аннулировано, а эфира у него больше нет. Парня, говорят, ломало так, как будто он царь, скинутый с трона (впрочем, большинство Романовых, от первого до последнего, власти не желали и короны пытались бежать: Николай II лишь после отречения вздохнул облегченно).
Дмитрий Дибров любит повторять, что «у верблюда славы два горба», а поскольку с первого горба на телевидении скатываются практически все (и Дибров скатывался. Ему ли не знать!), то на второй лезут с энергией алкоголика, ищущего заныканную бутылку, тем более что телевизионное время скоротечно (см. ниже). В этом, кстати, причина, почему телевизионными людьми так легко манипулировать, склоняя к роли, которой они искренне устыдились бы на трезвую, то есть нетелевизионную, голову.
Правда, есть еще и нетелевизионные люди, но они в меньшинстве. Я сам из нетелевизионных. Не потому что талант, кр-р-расавец и умница (хотя не без этого), просто отсутствует тот самый, определяющий зависимость, ген.
Правило третье: ускоренного времени
В 1996 году я вел программу, продержавшуюся в эфире ровно день: «Час мэра» с Собчаком на «5 канале», после которой меня убрать велела, по слухам, Людмила Нарусова, потому как это была (цитирую Кирилла Набутова, который, особо не афишируя, «Час мэра» продюсировал) «перепалка двух напуганных друг другом людей, хотя смотреть на это было куда интереснее, чем на одного человека, развалившегося перед телекамерой». Я тогда действительно наскакивал на Собчака и до сих пор считаю, что останься в эфире, исход губернаторских выборов мог быть другим: Собчак смотрелся выигрышнее в полемике, в борьбе. Я был дико на семейство Собчаков обижен, но потом, в Париже, в эмиграции Собчака, мы отношения восстановили, он извинился, по возвращении я бывал у него и у Людмилы Нарусовой дома, впрочем, сейчас не об этом, а о специфике телевизионного времени.
Один эфир — как неделя человеческой жизни. Год на телевидении — 10 обычных лет (забавно наблюдать, как через неделю тебя начинает пускать без пропуска охрана; через месяц на улице здороваются незнакомые; наконец, через полгода просит автограф кассирша в супермаркете — катарсис!). Ровно один эфир программы «В круге СВЕТА» был у Светланы Сорокиной на «Домашнем», хотя перед тем глава холдинга Роднянский уговаривал ее чуть не год. Лишь пару месяцев прожили на телевидении «Русские сказки» Доренко. «Экстра!» с дивной Агатой тоже быстро сгинула без следа даже в рутьюбе. У большинства телеведущих не постоянные, а срочные — на месяц, два, максимум три — договоры подряда, что позволяет их вышвыривать вон безо всяких проблем с КЗоТом.
Если рвешься на телеэкран, знай, что «жить будешь хорошо, но недолго». А хочешь стабильности — иди в звукорежиссеры, монтажеры, операторы (вот у них постоянные трудовые договоры). Или в массовку, там за день работы мебелью на скамейках студии (три-четыре съемки) стабильно платят по 400-500 рублей.
Да, и забывают телеведущего после вылета из эфира с той же скоростью, с какой начинали узнавать. Полгода — и ты, слава богу, так же, как все, как все, как все, по земле ходишь, ходишь, ходишь и даже спокойно расслабляешься по пятницам в биргардене. И никто не выкладывает ролик с тобой в непотребном виде в рутьюб, потому как никому ты не интересен. Исключение из правила те, кто появился на экранах в 1990-е: их помнят до сих пор. Но тогда счастливо совпали телеэкран и свобода, в ближайшее время в этом сэндвиче будет лишь один ингредиент.
Правило четвертое: скромных доходов
О заработках телевизионных звезд ходят легенды (одна гласит, будто ведущему развлекательных викторин М. прямо в останкинскую студию Первого канала принесли наличными миллион зеленых, чтобы он в ту же секунду ушел на канал-конкурент, и М. ушел), а самая неправдоподобная состоит в том, что все зарабатывают, как Иван Ургант или Тина Канделаки, которые зарабатывают крайне недурно, но вовсе не на телевидении.
Я лет семь назад вел переговоры с тем же Первым, чтобы вести утреннее шоу, переговорщик со стороны канала предложил, дай бог памяти, тысячи полторы долларов. В месяц. За ежедневный трехчасовой эфир. Это примерно цена съемной однушки в центре Москвы, если, конечно, она в «брежневском» доме и без ремонта. А когда я выпучил глаза, он, глядя сквозь мои выпученные своими стеклянными, процедил: «Да не переживай, пара месяцев эфира — и начнешь получать свою котлету на корпоративах, свадьбах и похоронах!»
В его словах была сермяжная правда, но не вся. Как-то музыкальный продюсер N., способный сколотить популярный бойз-бэнд даже из банки просроченных шпрот, сказал: «Ты что думаешь, корпоративы — это Ургант с Галкиным?! Да Ургант с Галкиным — это сотая доля процента корпоративов! А 99 процентов — это люди, которых вообще никто не знает и нигде, кроме корпоратива, не видел, но именно они на каждом корпоративе пляшут и поют, потому что они корпоративные люди!»
Я это вспомнил, когда мы записывали «Временно доступен» с Александром Гордоном. Я спросил Гордона (ну, голос Наташи у меня в ухе спросил, если быть честным) что-то про жилье, и Гордон ответил, что снимает квартиру. «Как — снимаете?» — искренне изумился я (уже без Наташи). «Да так и снимаю, потому что мои телевизионные доходы не позволяют мне в Москве квартиру купить».
Чтобы вы представляли: основная масса телеведущих сегодня работает не на немногих федеральных, а на сотнях региональных, кабельных и спутниковых телеканалах. Доходы их отличаются в разы, но в среднем примерно равны местным ставкам продажной любви: от 2 до 15 тысяч рублей за пару часов работы. Сходство усиливает то, что как профессиональные жрицы продажной любви обслуживают за сутки несколько клиентов, так и жрецы и жрицы любви к телевидению записывают программы пачками, по три-четыре штуки, впрочем, нередко это их месячная норма.
Кстати, я пересказал слова Гордона телевизионной звезде Д. (познавшему своей, что называется, задницей, что такое горбы телевизионного верблюда, и ныне угнездившемуся аккурат на втором в уверенности, что зафиксировал положение навсегда), Д. хмыкнул: «Да этот Гордон — он вообще не телевизионный человек!»
И умчался, будучи телевизионным человеком, на своем «мерседесе» достраивать загородный дом.
Даже не предложив подбросить меня до метро.
Правило пятое: соблюдения стандартов
Когда я рассказываю, что в 2000 году в программе «Вести» интервьюировал гостей-политиков в прямом эфире, причем вопросы задавал любые (за что очередным вылетом из эфира однажды и поплатился), молодая телепоросль мне не верит.
Сегодня телевидение — телевидение даже не цензуры, а форматов. Вел я в этом году на «России» вдвоем с Дмитрием Харатьяном программу «Большая семья», эдакое «От всей души», радовавшее (надеюсь) домохозяек в обеденное время по выходным. И уже со второй записи знал, что вот сейчас в ухе голос продюсера Вики скажет: «Давай, дави на жалость! Теперь все женщины у телевизора должны разрыдаться!» и что ровно через полчаса тот же голос потребует: «Все, хватит плакать, пора посмеяться!»
Смех-слезы, смех-слезы, все по одной канве: что с Андроном Кончаловским, что с Михаилом Ефремовым, что с Наумовым и Белохвостиковой. И это я не в осуждение, а в объяснение. Плюс добавьте к тому невидимую руку, утверждающую/запрещающую программы (меня эта рука велела за диссидентство вырезать из уже смонтированных «Больших семей», оставив при этом Харатьяна, так они и вышли в эфир, продолжая традицию вырезания Бухарина-Каменева-Троцкого из краткого курса ВКП (б): спасибо, не расстреляли!).
Стандарт лучше всякой цензуры убирает с телевидения все лохматящееся в эпоху прилизанности, точно так же, как он вырезал все прилизанное в эпоху лохматости. И даже если вы гений, открывший тайну Вселенной, и желаете сделать по этому поводу на телевидении заявление — потрудитесь уложить свое открытие в 30 секунд, потому что ровно столько оставят вам на монтаже.
Да-да, телевидение сегодня — это невидимая рука, устанавливающая форматы, запрещающая людей и темы, плюс генетически модернизированные люди, готовые жертвовать годами жизни ради часа на экране, совокупно образующие тот самый внутренний формат, который чем дальше, тем меньше способен реагировать на перемены, происходящие в жизни. Включая ту для ТВ смертельную тенденцию, что русский телевизор окончательно превратился в поляну для выгула бессмертных электоральных старушек, а прочие смертные рядами и колоннами сбегают в интернет. Хотя порой реагирует: эвона, у Первого канала ныне такой сайт, как будто завтра война, и передатчики разгромят, и всем придется идти в интернет-партизаны.
Собственно, я и сам после телевидения пребываю большей частью в интернете.
Хотя если позовут назад, куда ж я денусь?
Помнусь-помнусь да и полезу на второй горб.
